Арлекин - Бернард Корнуэлл (2000)

Жанетта направилась не прямо домой, а свернула в дом стряпчего Бела. Он еще завтракал кровяной колбасой с хлебом. Запах колбасы усилил чувство голода, но Жанетта отказалась от предложенной тарелки, ведь она была графиней, а он – простым стряпчим. Негоже аристократам делить трапезу с чернью.

Бела запахнул плащ, извинившись за холод в комнате, и спросил, не решилась ли она наконец продать свой дом.

– Это было бы разумно, мадам. Вы многим задолжали.

– Я дам вам знать о моем решении, – ответила графиня, – но сейчас я пришла по другому делу.

Бела открыл ставни на окнах.

– Дело стоит денег, мадам, а ваши долги, извините, растут.

– Дело касается герцога Карла, – сказала Жанетта. – Вы все еще посылаете письма его управляющим?

– Время от времени, – осторожно ответил Бела.

– Как вы с ними связываетесь?

Этот вопрос вызвал у стряпчего подозрение, но все-таки он ответил:

– Сообщения поступают на корабле в Пемполь, а потом по суше в Гингам.

– Сколько времени это занимает?

– Дня два-три. Это зависит от того, орудуют ли англичане между Пемполем и Гингамом.

– Тогда напишите герцогу и сообщите от меня, что в конце этой недели англичане нападут на Ланьон. Они делают лестницы, чтобы взбираться на стены.

Жанетта решила послать донесение через Бела, поскольку ее собственными курьерами были рыбаки, приезжавшие только по четвергам продать свой улов в Ла-Рош-Дерьене. Они бы доставили сообщение слишком поздно. А курьеры Бела могли добраться до Гингама вовремя и сорвать планы англичан.

Бела стряхнул с редкой бороденки хлебные крошки.

– Вы уверены, мадам?

– Конечно!

Она рассказала про Жака и лестницы, а также про неосторожного английского надсмотрщика и про то, как сэр Саймон убеждал ее подождать с поездкой в окрестности Ланьона к Луаннекским мощам.

– Герцог будет благодарен, – сказал Бела, провожая графиню до двери.

Он послал донесение в тот же день, хотя и не сообщил, что оно исходит от графини. Он попросту присвоил заслугу себе. Стряпчий отдал письмо шкиперу, который отплывал в тот же день, и на следующее утро из Пемполя уже скакал на юг всадник. В разоренных краях между портом и столицей герцога эллекин не хозяйничал, и донесение дошло благополучно. И теперь в Гингаме, где находился штаб герцога Карла, кузнецы осматривали конские подковы, арбалетчики смазывали оружие, оруженосцы начищали до блеска кольчуги и точили мечи.

Казалось, английский налет на Ланьон был обречен.

* * *

Неожиданное соглашение Жанетты с Томасом приглушило враждебность в ее доме. Люди Скита стали мочиться в реку, а не во дворе, а Жанетта позволила им заходить на кухню, что оказалось кстати, поскольку они приносили с собой провизию. Прислуга стала питаться лучше, чем когда-либо после падения города, хотя графиня так и не смогла заставить себя попробовать заплесневевшую копченую селедку. А самым приятным оказался прием, оказанный двум назойливым торговцам, которые пришли требовать возврата долгов: стрелки дали волю кулакам, и оба кредитора убрались восвояси без шапок, хромая, в крови и ничего не получив.

– Я заплачу им, как только смогу, – сказала Жанетта Томасу.

– Сэр Саймон, вероятно, носит деньги с собой, – ответил тот.

– Вот как?

– Только болван прячет деньги там, где их может найти прислуга, – сказал Томас.

Через четыре дня после случая в кузнице лицо его все еще было распухшим, а губы – черными от запекшейся крови. Ребро болело, и все тело покрывали синяки, но он убедил Скита, что чувствует себя достаточно хорошо, чтобы штурмовать Ланьон. Выступление было назначено на вторую половину дня, а в полдень Жанетта увидела Томаса в церкви Святого Ренана.

– Почему ты молишься? – спросила она.

– Я всегда так делаю перед боем.

– Сегодня будет бой? Я думала, вы до завтра никуда не поедете.