Птица не упадет - Уилбур Смит (1977)

— Боже, — прохрипел он: рот у нее был горячий и глубже рта любого морского животного.

* * *

Ирена Личарс несла туфли в руке, боа, переброшенное через плечо, волочилось за ней по полу. Волосы светлым ореолом окружали ее голову, глаза от бессонницы обвело темными кругами, линия рта смазана, губы распухли и горели.

— Боже, я все еще под мухой, — прошептала она и захихикала, пошатнувшись из-за качки.

Она поправила лямку, упавшую с плеча.

За ней в длинном коридоре загремела посуда. Ирена удивленно оглянулась. Один из стюардов в белом костюме катил в ее сторону тележку с блюдцами и чашками. Начинался утренний ритуал чая с печеньем; она не подозревала, что уже так поздно.

Ирена свернула за угол, подальше от хитрого взгляда и понимающей улыбки стюарда, и без дальнейших встреч добралась до каюты Бури Кортни.

Каблуком туфли Ирена постучала в дверь, но прошло не меньше пяти минут, прежде чем дверь раскрылась и выглянула заспанная Буря, в халате, наброшенном на плечи.

— Ирена, ты с ума сошла? — спросила она. — Еще ночь. — Тут она увидела наряд Ирены и почувствовала, чем от нее пахнет. — Где ты была?

Ирена пошире распахнула дверь и едва не споткнулась о порог.

— Ты пьяна! — кротко заметила Буря, закрывая за ней дверь.

— Нет, — покачала головой Ирена. — Это не выпивка, а экстаз.

— Где ты была? — снова спросила Буря. — Я считала, что ты уже давно в постели.

— Я летала на Луну, — драматично провозгласила Ирена. — Я босиком бежала меж звезд, на орлиных крыльях летала над высочайшими вершинами.

Буря рассмеялась, полностью проснувшись; даже встрепанная после сна она была такой прекрасной, какой Ирене никогда не бывать, и Ирена в который раз возненавидела ее за это. Она наслаждалась, оттягивая сладкий миг.

— Где ты была, безумная распутница? — Буря начинала понимать, что происходит. — Рассказывай!

— За райскими вратами, в земле никогда-никогда на материке всегда… — Улыбка Ирены стала ехидной, презрительной и полной яда. — Короче говоря, дорогая, Марк Андерс прыгал на мне, как резиновый мяч.

Выражение лица Бури доставило ей такое острое наслаждение, какого она в жизни не испытывала.

* * *

— Три дня назад министерство шахт намеренно разорвало соглашение с вашим профсоюзом, которое позволяло поддерживать статус-кво. Разорвало на тысячи клочков и швырнуло их рабочим в лицо!

Фергюс Макдональд говорил со сдержанной яростью, и его голос проникал в самые дальние уголки зала. Даже скандалисты, которые принесли с собой бутылки в бумажных пакетах и сидели в последних рядах, затихли. Все напряженно слушали. Рослый Гарри Фишер, сидевший рядом с Фергюсом, повернул голову, разглядывая из-под нависших бровей этого человека; морщинистая кожа на его лице обвисла, как бульдожьи брылья. Он снова подивился тому, как менялся Фергюс Макдональд, когда начинал говорить.

Обычно это был невзрачный человек с небольшим животиком, начинающим портить худую фигуру, в дешевом, плохо сидящем костюме с вытертыми локтями, в рубашке с грязным воротничком, с пятнами на галстуке. Редеющие волосы начинались волнистыми клочьями на шее, далеко отступали от лба, а на темени светилась маленькая розовая лысина. Лицо — серое от въевшейся грязи и машинного масла, но когда под красным флагом и эмблемой Единого профсоюза шахтеров Фергюс стоит на помосте и смотрит в набитый людьми зал, он становится выше ростом: удивительнейшее физическое явление. Он кажется моложе, а яростная горячая страстность его слов заставляет забыть о поношенной одежде и оказывает необыкновенное воздействие на слушателей.

— Братья! — Он еще больше возвысил голос. — Когда после рождественского спада шахты снова откроются, две тысячи наших братьев будут уволены, выброшены на улицу, выкинуты, как старые стоптанные ботинки.