Ярость - Уилбур Смит (1987)

Мозес Гама ошибался. Манфред хорошо сознавал угрозу, у него было достаточно сведений о разветвленности и обширности заговора. Он понимал, что мир, который он знает, – в осаде. Англичанин говорил о ветре перемен; этот ветер дул не только над Африкой, но и над всем миром. Все, что Манфреду дорого: от существования его семьи и

Volk’а до безопасности земли, которую даровал им Бог, – все это подвергалось натиску сил тьмы.

Сейчас ему предлагали возможность нанести этим силам тяжелый удар. И он знал, в чем его долг.

– Я не могу дать вам свободу, – спокойно сказал он. – Это чересчур. Вы и сами это понимали, когда спрашивали, верно? – Мозес ничего не ответил, и Манфред продолжил: – Вот что я вам предлагаю. Я дам вам жизнь. Отменю казнь – но вы никогда не покинете тюрьму. Большего предложить не могу.

Тишина тянулась так долго, что Манфред решил, будто Мозес откажется, и начал отворачиваться, когда Мозес снова заговорил:

– Я согласен.

Манфред снова повернулся к нему, не позволяя себе открыто торжествовать.

– Мне нужны все имена и все доказательства, – настойчиво сказал он.

– Вы все получите, – заверил его Мозес. – Когда я получу помилование.

– Нет, – возразил Манфред. – Условия устанавливаю я. Помилование получите, когда заслужите его. До тех пор казнь только отсрочена. Но даже для этого мне нужно имя – такое имя, чтобы я мог убедить своих сограждан в разумности нашего договора.

Мозес молчал, свирепо глядя на него сквозь решетку.

– Назовите имя, – настаивал Манфред. – Дайте мне что-нибудь, чтобы я мог обратиться к премьер-министру.

– Я сделаю больше, – согласился Мозес. – Я дам имя и название. Хорошо запомните их. Мандела и «Ривония».

* * *

Майкл Кортни был в редакции «Мейл», когда пришло сообщение о том, что Апелляционная коллегия отказала Мозесу Гаме и дата его казни подтверждена. Пропуская ленту сквозь пальцы, Майкл в полной сосредоточенности читал, а когда сообщение кончилось, прошел к своему столу и сел за машинку.

Он закурил сигарету и сидел неподвижно, глядя в окно поверх деревьев парка Жубера. В корзине у него гора листков, а на столе десяток справочников. Десмонд Блейк улизнул из редакции, чтобы заправиться джином у Джорджа, а Майкла оставил заканчивать статью об американских выборах. Срок Эйзенхауэра приближался к концу, и редактор хотел напечатать портреты предполагаемых кандидатов в президенты. Майкл разбирал свои биографические заметки о Джоне Кеннеди, но ему трудно было выбрать из огромного количества статей, написанных о молодом кандидате от демократов, характерные факты помимо самых общеизвестных: католик, сторонник «нового курса»

[88]и родился в 1917 году.

Сегодня утром Америка казалась очень далекой, а выборы ее президента незначительными по сравнению с тем, что он прочел на ленте.

В порядке самообразования и профессиональной подготовки Майкл каждый день выбирал какую-то важную новость и писал о ней якобы редакционную статью в две тысячи слов. Это он делал ради самого себя, о результатах никто не знал, и он старательно их берег. Он никому их не показывал, в особенности Десмонду Блейку, уже наученный опасаться его язвительного сарказма и готовности выдавать все за свою работу. Свои статьи он держал в папке в запертом ящике письменного стола.

Обычно эти упражнения он выполнял в нерабочее время, задерживаясь после всех в редакции или сидя по ночам в маленькой квартире, которую снял на Хиллброу; статьи он печатал на разбитом «Ремингтоне» из комиссионного.

Однако сегодня утром известие об отказе Мозесу Гаме в апелляции так сильно на него подействовало, что он не мог сосредоточиться на биографии Кеннеди. Перед его глазами постоянно возникал образ величественного чернокожего в плаще из леопардовых шкур, а в ушах продолжали звучать его слова.