Ярость - Уилбур Смит (1987)

– Мудрость. – Он заговорил еще тише. – Думаю, она у вас есть. Вы умно поступили, не упомянув при остальных о нашей последней встрече.

Тара подняла голову и посмотрела на него. За треволнениями вечера она почти забыла их встречу в запретном коридоре парламента.

– Зачем? – прошептала она. – Зачем вы там были?

– Когда-нибудь я вам скажу, – ответил он. – Когда мы станем друзьями.

– Мы друзья, – сказала она, и он кивнул.

– Да, думаю, мы друзья, но дружбу нужно доказать и проверить. Расскажите мне о своей работе, Тара.

– Я так мало могу сделать, – ответила она и рассказала о клинике и о программе питания детей и стариков, не сознавая своего энтузиазма и оживления, пока он снова не улыбнулся.

– Я был прав, вы умеете сопереживать, Тара, умеете глубоко сочувствовать. Я хотел бы увидеть вашу работу. Это возможно?

– Приходите – замечательно!

На следующий день Молли привезла Гаму в клинику.

Клиника располагалась на южной окраине черного пригорода Ньянга – на языке коса это слово означает «рассвет», но вряд ли оно было выбрано удачно. Как большинство черных пригородов, Ньянга состоял из множества одноэтажных кирпичных домиков с асбестовыми крышами, разделенных узкими пыльными улицами; дома, угнетающе уродливые, тем не менее были достаточно удобными: сюда подавали очищенную водопроводную воду и электричество, – и подвели канализацию. Однако за границами этого пригорода, среди поросших кустами дюн Кейп-Флэтса, раскинулся город лачуг, в котором обитало нищее черное население, переселившееся из голодных сельских районов. Большинство пациентов клиники Тары были как раз из числа этих несчастных.

Тара гордо провела Мозеса и Молли по маленькому зданию.

– Сегодня выходной, поэтому нет наших добровольцев-врачей, – объяснила она. Мозес поговорил с черными медсестрами и с матерями, которые с детьми терпеливо ждали во дворе.

Потом в своем крошечном кабинете Тара приготовила им троим кофе, и, когда Мозес спросил, как финансируется клиника, ответила уклончиво:

– У нас грант от правительства провинции…

Но тут вмешалась Молли Бродхерст:

– Не позволяйте ей дурачить вас – большую часть расходов она оплачивает из своего кармана.

– Я обманываю мужа – жульничаю со счетами за домашнее хозяйство, – рассмеялась Тара, легко отмахиваясь от темы.

– Нельзя ли проехать по району трущоб? Мне хочется на них посмотреть.

Мозес посмотрел на Молли, но та закусила губу и взглянула на часы.

– Проклятие, мне пора.

Тара вмешалась:

– Не волнуйся, Молли. Я могу повозить Мозеса. Поезжай домой, а я сегодня к вечеру подвезу его к твоему дому.

В старом «паккарде» они ездили по песчаным дорогам между заросшими дюнами, где ивовидные акации вырубили, чтобы расчистить место для лачуг из ржавого железа, картона и изорванной пластиковой упаковки. Время от времени они останавливались и пешком обходили трущобы. Воющий юго-восточный ветер с залива поднимал в воздух тучи пыли. Идти приходилось наклонившись.

Люди узнавали Тару, с ней здоровались, ей улыбались, дети бежали ей навстречу и плясали вокруг, выпрашивая дешевые лакомства, которые она держала в карманах.

– Где они берут воду? – спросил Мозес, и Тара показала ему, как старшие дети ставят старые нефтяные бочки на брошенные автомобильные шины. Бочки заполняют водой из общей колонки на краю официального поселка и везут за милю к своим лачугам.

– Акации они рубят на дрова, – объясняла Тара, – но зимой дети болеют простудами, насморками и воспалением легких. О канализации даже не спрашивайте…

Она принюхалась к густому зловонию мелких выгребных ям, закрытых ветошью.

Было уже почти темно, когда Тара остановила «паккард» у черного входа клиники и выключила двигатель. Несколько минут они сидели молча.