Одержимость - Питер Джеймс (1988)

– Извините, что проспал, – сказал Фабиан, открывая заднюю дверь «фольксвагена» и вытаскивая скребок.

– А кофе мы не сможем выпить перед отъездом? – спросил Чарльз.

– Давайте где-нибудь по дороге, – предложил Фабиан, проводя резиновой кромкой скребка по лобовому стеклу, матовому от влаги.

Здесь еще стояла темнота. Он посмотрел на черные угрожающие силуэты высоких сосен и холодные серые стены шато. На окна, пытаясь найти то, что с раздвинутыми шторами. Ему показалось, что там мелькнуло лицо, и он отвернулся.

– На первом отрезке поведу я.

Чарльз и Генри сели на заднее сиденье, а Отто расположился на переднем пассажирском. Фабиан включил зажигание. С шумом двигатель ожил, застучал, произвел громкий выхлоп, вроде бы схватился, но тут же заглох.

– Потрясно, – сказал Чарльз. – Утро будет совершенно потрясное.

– Да-а, очень неплохое, – сказал Генри своим неторопливым, низким голосом и снова закрыл глаза. – Разбудите меня в Кале.

– Я бы предпочел ехать на юг, а не на север, – сказал Отто, пытаясь застегнуть ремень безопасности. – Что за хрень – никак не могу запомнить, как это делается.

Двигатель затарахтел, потом снова схватился, бешено закашлял.

– Извини, Фабиан, что вытащили тебя, – сказал Чарльз.

Фабиан пожал плечами, подался вперед, включил фары.

– Как она – хорошо подмахивала? – спросил Отто.

Фабиан улыбнулся и ничего не сказал. Он никогда не распространялся о женщинах.

* * *

Девушка с подавленным, опустошенным выражением лица стояла у окна и смотрела, как скрывается в тумане красный «гольф». Осторожно притронулась к левой руке – рука болела адски. Подошла к туалетному столику, села перед ним, уставилась на себя в зеркало. Поморщилась, потом снова принялась разглядывать фиолетовые синяки на груди, царапину на левой щеке, распухший правый глаз и губу, потрескавшуюся, в запекшейся крови. Долго смотрела в глаза своему отражению, не в силах отвести взгляд, потом осторожно запустила пальцы между ног, поморщилась от боли при одном прикосновении.

– Salaud,[1] – сказала она.

* * *

– Как думаешь, на какой паром мы успеем? – спросил Чарльз.

– Если дорога все время будет такой, то доберемся до Кале часа в четыре.

– Ты, Фабиан, везучий сукин сын.

– Везучий?

– Да, везучий.

«Дижон»… «Макон»… «Лион»… «Париж»… Дорожные знаки мелькали один за другим, а Фабиан жал на педаль газа на развязке, ощущая, как вгрызаются в асфальт покрышки машины, как сопротивляется рулевое колесо. Слышал резкий рев прогретого двигателя, и захватывало дух от езды по открытой, пустой дороге. Кривая спрямлялась, переходя в магистраль, и Фабиан вдавил педаль в пол, отчего «фольксваген» рванулся вперед. Иногда ему казалось, что машина сейчас оторвется от земли и полетит – прямо к звездам. Он следил за тахометром и переходил на следующую передачу каждый раз, когда стрелка касалась красной зоны, пока не добрался до пятой, после чего кинул взгляд на спидометр, по-прежнему вжимая педаль газа в пол. Сто двадцать пять. Сто тридцать.

– Какие планы на этот семестр? – спросил Фабиан, перекрикивая рев двигателя и ветра.

Отто и Чарльз переглянулись, не понимая, к кому обращен вопрос. Отто вдавил зажигалку в гнездо и вытряхнул помятую сигарету из сплюснутой пачки «Мальборо».

– Я не составляю планов. Никогда.

– А что твои родители? – спросил Чарльз.

– Мои? – переспросил Фабиан.

– Да.

– В норме, – неохотно ответил Фабиан. – По-прежнему врознь. Как твоя мать?