Ложь без спасения - Шарлотта Линк (2009)

– Я не могу так жить, – сказала Каролин во время одной из их многочисленных изнуряющих дискуссий, которые они обычно вели полушепотом, чтобы дети ничего не узнали.

– Как ты не можешь жить? – переспросил Хейманн. Все та же игра в вопросы-ответы. И, как всегда, у его жены были проблемы с ответами на вопрос как.

– Все так… тесно, – попыталась объяснить она. – У меня такое чувство, что мне нечем дышать. Твое представление о семейной жизни подавляет меня. Нет никакого пространства для отстранения. Нет пространства для нас с тобой. Без детей. Только мы.

– Но мы же обсуждали это, и ты была со мной согласна, – возразил Кристофер. – Мы же хотели этой жизни. Наша семья должна была всегда стоять на первом месте. Мы же мечтали о том, чтобы делать всё вместе. Чтобы быть вместе, насколько это только возможно. Чтобы…

– Но мы ведь еще и отдельные личности!

Все это звучало наподобие типичных мудростей из соответствующих книг по самореализации, но Хейманн знал, что подобные вещи Каролин читала лишь изредка. Затем она начала выстраивать разные смелые теории: Томми чувствует себя совершенно сбитым с толку от предпринимательских идей отца, и поэтому все чаще скрывается в свой мир фантазий, Сусанна, напротив, никак не может успокоиться в этом «образе семейной жизни», и по этой причине стала гиперактивным ребенком. А сама она, Каролин, страдает от всевозможных аллергий, потому что «ее организм кричит».

Кристофер все больше и больше чувствовал себя козлом отпущения. Он пытался отстраниться, ездил на выходные один в горы или отправлялся на паруснике в какую-нибудь одинокую бухту, чтобы дать членам своей семьи возможность найти путь к себе. Но было поздно. Каролин внутренне уже покинула его. Он умолял ее еще раз попытаться, попытаться в Германии, попытаться в любом месте, которое она выберет или предложит.

– Пожалуйста, не разрушай семью! – говорил он снова и снова. – Если не ради меня, то подумай хотя бы о детях!

– Как раз о них я и думаю. Дети не должны расти в разлаженной семье, – объясняла его жена. – Слишком многое уже разбито, Кристофер.

– Что разбито?

Хейманн действительно не понимал ее. Что она имела в виду? Между ними, конечно, случались разлады, но в каких парах их не бывает? Ему следовало раньше понять, с каким нежеланием Каролин жила во Франции, следовало раньше заметить, что она очень несчастлива. Хотя уже давно было ясно, что причины развала их брака лежали совсем в другой плоскости, Кристофер упорно цеплялся за проблему места жительства – возможно, был уверен в том, что в этом пункте можно было найти спасение. Но он не желал менять ни себя, ни свою склонность безгранично отдаваться своей семье.

А потом Каролин ушла, а вместе с ней и дети, и собака, боксер по кличке Багет, и развод прошел быстро и гладко. Хейманн уже не нашел в себе сил сопротивляться – да, видимо, и понял, что это бесполезно…

И вот теперь он смотрел на это семейство, устроившееся перед ним на пляже, и пытался определить, были ли в нем уже какие-то признаки разлада. Некоторые из них угадывались довольно рано – и он знал их, он слишком хорошо знал их…

Но эта семья пока еще была нормальной. Мужчина окликнул жену по имени, и она открыла глаза и улыбнулась. Ее улыбка не казалась притворной – она была теплой и счастливой. Двое их детей начали строить на берегу песочный замок со сложной системой каналов, и их отец хотел обратить на это внимание матери. Она помахала обоим и снова закрыла глаза, пытаясь найти удобное положение у стены.

Всё в порядке. Эта картина вызвала в Кристофере теплое чувство. Зависти он не знал. Но знал чувство тоски. Очень сильное, очень глубокое чувство тоски, которой было почти столько же лет, сколько и ему самому. Которое родилось в тот день, когда ушла его мать.

Он поспешно продолжил свой путь.

4