Слишком поздно - Алан Александр Милн (1939)

Учеников начальных курсов в колледже не обижали. Интерес старших к младшим не поощрялся — ни в садистском плане, ни в романтическом. Общение между младшекурсниками и старшекурсниками считалось нарушением правил и наказывалось поркой. Да младшие были настолько загружены, что их и некогда было тиранить, а по окончании дневных трудов опасность им тоже не грозила, поскольку у каждого была отдельная неприкосновенная крохотная спаленка в длинном дортуаре. Зато над новичками постоянно висела угроза взбучки от надзирающих за порядком помощников старосты из числа старших учеников.

Члены парламента и прочие важные государственные лица часто утверждают с необъяснимой уверенностью, что если их самих когда-то пороли, это может служить оправданием школьных телесных наказаний. Их противникам представляется, что тут скорее свидетельство в пользу обратного — ведь ничем иным не объяснишь тупость и бесчувственность столь почтенных людей. На распространенную реплику: «Меня в детстве били, и я от этого глупей не стал» — так и напрашивается ответ: «А от чего же тогда стал?»

Помощники старосты вершили «правосудие» в колледже, наказывая за проступки учеников первого и второго курсов, причем все имело вид строжайшей законности. Хлопок двери в комнату собраний старшекурсников служил сигналом для начала «слушания» или, как вполне можно было бы это назвать, «сессии». В комнате заседали староста школы и трое его помощников; потенциальные жертвы-младшекурсники толпились в коридоре. Вот вызывают очередного несчастного. Он робко, бочком входит и продвигается по стеночке, пока не оказывается лицом к лицу с судьями. Затем следует диалог в таком духе:

С т а р о с т а. Ты сегодня прогуливал.

М л а д ш е к у р с н и к (с трудом проглотив комок в горле). Не, не прогуливал.

С т а р о с т а (свысока). Еще какие-нибудь найдутся оправдания?

М л а д ш е к у р с н и к (в полной растерянности). Нет…

С т а р о с т а (сугубо формально, без всякого интереса). Директору жаловаться будешь?

М л а д ш е к у р с н и к (который очень хотел бы). Нет…

Староста вручает трость одному из помощников, по очереди. Помощник снимает пиджак и, примерившись, указывает, куда стать наказуемому. Младшекурсник наклоняется и получает свою порцию ударов. Затем выходит, стараясь сохранить равнодушное лицо, после чего мчится в «молельню» (общую комнату младшекурсников) и там бегает кругами, потирая пострадавшее место. Староста аккуратно записывает «проступок», а также имена жертвы и палача в Черную тетрадь.

Иногда отправление правосудия происходило еще более беспристрастно. Если затянувшийся перерыв со времени последнего «проступка» наводил скуку, вызывали «всех, кто разговаривал в библиотеке». Младшекурсникам не разрешалось разговаривать в библиотеке, точно так же как пожилым джентльменам не разрешается храпеть в клубной читальне, и точно так же избежать нарушений не в их власти. По обычаю, вину за всех брали на себя четверо добровольцев. Какой-нибудь крепкий второкурсник, утешающий себя мыслью, что на подобных традициях держится империя; другой, подсчитавший, что так и так скоро его очередь; первокурсник, начитавшийся школьных рассказов и мечтающий любой ценой завоевать уважение товарищей; и еще одного прихватили в последнюю минуту, поскольку он слишком громко объяснял, что по вторникам библиотеку не посещает. Итак, четверо входят, и трое выходят пока дожидаться, гадая, кто из палачей им достанется, и надеясь, что не Паркинсон. Вскоре все четверо снова встретятся в молельне, причем тот, кому достался Паркинсон, будет заметно тише остальных, зато потом значительно более красноречив в своих рассказах.