– Извини. У меня стресс, и я ужасно устала от боли в шее. Эти подушки в мотелях меня доконают… – Она замолчала, и на ее лице промелькнуло неуловимое выражение. – Но мне не следовало кричать на тебя, – продолжала Кора. В ее голосе вновь зазвучало пряное спокойствие, густое и сливочное, сдобренное, как мексиканский горячий шоколад, щепоткой чего-то бодрящего. – Ты же не местная, и я понимаю твое беспокойство. Я выросла на Аллее торнадо. Да, бури случаются. Но сейчас конец августа. Торнадо в Миссури любят весну и раннее лето больше, чем конец лета и осень. Мы в безопасности.

– Обещаешь?

– Вот те крест! Ты же мой ребенок, сама знаешь, и я никогда не подвергну тебя опасности.

– Кора, мне восемнадцать. Перестань называть меня ребенком.

– Дитя мое, даже когда тебе стукнет восемьдесят, ты все равно будешь моей малышкой Земляничкой.

– О боже. Ладно, пусть будет малышка, только не Земляничка.

– Посмотрим, – пробормотала Кора, снова отвлекаясь на компьютер.

– Надеюсь, это не значит «Дитя мое, я буду называть тебя малышкой Земляничкой, пока одну из нас не положат в могилу». – Она мастерски передразнила Кору. – Так и быть, хватит и этого. – Беспокойство Фостер улеглось, и она скользнула в кресло напротив храброй женщины. Хотя в животе бурлило в унисон с приближающейся бурей, слова Коры успокоили Фостер. Ее приемная мать никогда не нарушала своих обещаний. Она была рядом с того самого дня, когда Фостер появилась на свет недоношенной и требующей особого ухода в отделении интенсивной терапии для новорожденных. Биологические родители рассказывали ей истории о «тете» Коре, самоотверженной медсестре-героине, которая денно и нощно следила за тем, чтобы их девочка росла здоровой и сильной. Сердце Фостер сжалось при воспоминании о родителях.

– Постой-ка, ты что-то говорила про стресс. Почему ты так нервничаешь? – выпалила она, больше не желая думать о прошлом.

– Потому что, если я права насчет того, с кем мы встретимся сегодня вечером, весь наш мир изменится.

– Подожди, ты имеешь в виду этого парня? Того, кого мы ищем весь последний год? Ты мне не сказала, что нашла его. Кто он? Как его зовут?

Пропустив мимо ушей все вопросы, Кора кивнула на чемодан.

– Достань две темно-бордовые толстовки.

Фостер подошла к ржавой багажной полке и расстегнула молнию на чемодане. Вытащив объемную толстовку, она указала на эмблему, вышитую золотыми буквами: ПАНТЕРЫ СРЕДНЕЙ ШКОЛЫ ГОМЕРА.

– Я думала, что обучение на дому идет успешно. И у тебя я могу научиться гораздо большему, чем в паршивой захолустной государственной школе. К тому же этот год у меня выпускной.

– Дай сюда. – Фостер бросила Коре толстовку, и та натянула ее, прежде чем ответить. – Тебя никто туда и не отправляет. Ты просто как будто учишься там. А теперь надевай. Я не хочу опоздать.

Фостер тоже натянула мешковатую толстовку поверх фланелевой рубашки, застегнула молнию и подвернула подол, чтобы виднелись обтрепанные края шорт и она не выглядела полуголой. – Я похожа на сливу, – проворчала она, хмурясь своему отражению в пыльном зеркале. – Хорошо хоть не придется возвращаться в школу. – Расставание с традиционной школой стало единственным плюсом безвременной кончины доктора Рика. Кора хотела закончить его исследование и держать Фостер при себе – это было как-то связано с процессом исцеления, о котором говорил один из докторов – приятелей Коры. Впрочем, Фостер не задумывалась о причине, для нее главным было то, что ее не отправят обратно в отупляющее заведение под названием «государственная школа».

Вьющиеся пряди огненно-рыжих волос упали ей на лоб, и она пригладила их, убирая в неряшливый пучок на макушке.

– Стало быть, тот человек, с которым мы собираемся встретиться, – начала она, намазывая губы гигиенической помадой, – один из бывших лаборантов доктора Рика, ставший теперь замшелым учителем естествознания или кем-то в этом роде?