Вещие сестрички - Терри Пратчетт (1988)

А герцог тем временем пытливо разглядывал Шута, примостившегося возле трона на табурете. Согбенный человечек чуть приподнял лицо, смерил властелина недоумевающим взором и с вялым беспокойством передернул плечами.

Герцог наконец принял решение. Старая истина: отыщи у человека уязвимое место – и там тебя ждет ключ к успеху. Тут же ему на ум пришло соображение о том, что таковые места, в частности, включают и печенки некоторых монархов, куда легко входит нож. Он тряхнул головой и попытался сосредоточиться на более судьбоносных материях…

…Следы которых он отчаянно пытался вытравить со своих ладоней. Прошлой ночью он устремился в один из казематов замка, где в камере пыток позаимствовал железную щетку. Но против этой материи железо оказалось бессильно. Оно только усугубляло положение: чем усерднее он скреб злосчастные пятна, тем кровавее они становились. Герцог уже спрашивал себя, не повредился ли он рассудком.

Флем затолкал ненужные размышления на дальние полки мозга. Итак, на чем он остановился? Ах да, уязвимые места. Шут был настоящим воплощением уязвимости.

– Ты свободен, сержант.

– Слушаюсь, господин, – кивнул сержант и чеканной поступью вышел из залы.

– Шут!

– Здесь твой куманек, государь! – беспокойно откликнулся Шут, пару раз ущипнув струны мандолины.

Герцог медленно опустился на трон.

– Уж если ты намекаешь, что ты – кум королю, тогда дай ему один родственный совет, дурья башка.

– Ей-ей, дяденька… – начал было Шут.

– И дяденькой твоим я сроду не был, – продолжал герцог. – Не могла память так злостно подшутить надо мной. – Говоря это, герцог Флем склонился над Шутом так низко, что едва не потерся кончиком носа о его искаженное ужасом лицо. – Если и следующую свою ремарку ты предваришь словами «куманек», «дяденька» или «ей-ей», тебе придется туго.

Шут беззвучно подвигал губами и произнес:

– А что скажешь на «истинную правду»?

Герцог умел чувствовать момент, когда следует сбавить обороты.

– От «истинной правды» я, пожалуй, не отмоюсь… Равно как и ты, Шут. Но берегись, если ты затеял какой-то подвох. – И герцог состроил ласковую мину. – Давно ходишь в паяцах, парень?

– Истинная правда, почтеннейший…

– «Почтеннейшего» трогать не будем, – перебил герцог, поднимая руку.

– Истинная правда, по… повелитель, – произнес Шут и сглотнул. – Сколько себя помню. Семнадцать лет под колпаком, и отроком, и мужем. А до меня Шутом состоял мой отец. И вместе с ним – мой дядька. До них обоих Шутом служил мой дед. А его…

– Стало быть, в твоем роду были одни дурни?

– Таков семейный обычай, – ответил Шут. – Истинная правда, правитель.

Герцог снова обозначил на лице ухмылку, но Шут настолько разволновался, что даже не успел сосчитать, сколько зубов насчитывал оскал.

– Полагаю, ты родом из здешних мест?

– Угадал, кума… Абсолютная правда, сир.

– И стало быть, тебе известны обычаи этой страны и повадки ее обитателей?

– Надеюсь, что да. Истинная правда.

– Чудесно. Скажи мне, где ты спишь, паяц?

– В конюшнях, правитель.

– Сегодняшнюю ночь и все последующие ты будешь проводить у дверей моей спальни, – милостиво пообещал герцог.

– Ого!

– А вот теперь, – промолвил герцог столь сладостно, что голос его облил Шута, что струйка патоки – пудинг, – мой Шут, подробно расскажи все, что ты знаешь о ведьмах.

И вместо того, чтобы уютно устроиться на ложе из свалявшейся соломы, отведенном ему в конюшне, следующую ночь Шуту и впрямь пришлось коротать в продуваемых сквозняками коридорах, расположенных прямо над Большой залой.

– Экое тупое паясничанье, – негодовал он, ворочаясь с боку на бок на плитах. – Ах, куманек, куманек, где ж это видано?