Содом и Гоморра. Города окрестности Сей - Кормак Маккарти (2013)

— Что ж, глупостей только не наделай.

— С этим советом ты, кажется, опоздал.

— Да нет, не опоздал, если ты их еще не наделал.

— Ладно, все путем.

Протянув руку, он повернул ключ зажигания и нажал на кнопку стартера. Повернулся к Тревису.

— Увидимся, — сказал он.

Он вырулил с парковочной площадки и поехал в сторону шоссе. Тревис сидел, провожая глазами пикап, пока тот не скрылся из виду.

IV

Когда он добрался до кафе на Calle de Noche Triste, там было полно народу и девушка-официантка бегала туда-сюда, разнося яичницы и корзинки с тортильями. Она ничего не знала. Ее рабочая смена началась всего час назад. Он потащился за нею на кухню. Оторвав взгляд от плиты, повар посмотрел на девушку.

– ¿Quién es?[279] — удивился он.

Девушка пожала плечами. Глянула на Джона-Грейди. С подносом, уставленным тарелками на руке, она протиснулась мимо него в дверь. Повар ничего не знал. Сказал, что ночного официанта зовут Фелипе, но его сейчас нет. И не будет до самого вечера. Джон-Грейди несколько минут наблюдал, как она работает: прямо пальцами переворачивает на гриле тортильи. Потом распахнул дверь и через зал вышел из заведения.

Отыскивая след таксиста, он прошел по разным барам на прилегающих улицах, где приходилось объяснять, что ему нужно. В каждом из них повторялось одно и то же: работавший всю предыдущую ночь бармен, сам уже крепко вцепившийся в стакан, щурился на свет из двери, как подозреваемый на допросе. Дважды с трудом удалось избежать драки, когда Джон-Грейди не принял предложения выпить вместе. Подъехал к «Ла-Венаде», стучал в дверь, но на стук никто не вышел. Постоял у витрины «Модерно», пытался заглянуть внутрь, но там было закрыто и темно.

Наведался на улице Марискал в бильярдную, которую часто посещают музыканты — их инструменты там постоянно висят на стене: гитары, мандолины и трубы, медные и мельхиоровые. Мексиканская арфа. Спросил о маэстро, но никто его не видел. К полудню идти было больше некуда, кроме как в «Белое озеро». Посидел в кафе над чашкой черного кофе. Долго сидел. Можно было еще кое-куда сходить, но туда идти ему тоже не очень хотелось.

Какой-то карлик в белом халате провел его по коридору. В здании стоял запах сырого бетона. Снаружи доносились звуки уличного движения, где-то работали отбойным молотком.

В конце коридора карлик отворил дверь, прошел сам и придержал дверь для парня, кивнув ему, — проходи, мол. Потом нащупал выключатель и врубил освещение. Парень снял шляпу. Они стояли в комнате, где на грубых столах лежали недавно привезенные покойники, числом четыре. Столы были на ножках, сделанных из водопроводных труб, глаза покойников были закрыты, руки уложены вдоль тела, под затылками темные, в пятнах, деревянные подпорки. Покрывал ни на одном не было, все лежали в той одежде, в которой их застигла смерть. У всех вид взъерошенных путешественников, отдыхающих в прихожей. Он медленно пошел вдоль столов. Потолочные лампочки спрятаны за проволочными корзинками. Стены выкрашены зеленым. В полу медная решетка стока. Ножки столов на колесиках, к некоторым, намотавшись на ось, пристали серые волокна половой тряпки.

Девушка, которой он клялся в любви до гроба, лежала на последнем столе. Лежала в том же виде, как рубщики тростника нашли ее рано утром, едва успел рассеяться туман, на мелководье под ракитником. Волосы влажны и спутаны. Такие черные. В них запутались бурые, мертвые травинки. И такое бледное лицо. Бескровно зияет перерезанное горло. Праздничное голубое платье сбилось, накрутившись на тело, чулки порваны. Туфли она потеряла.

Крови не было — всю кровь смыло водой. Он протянул руку, коснулся ее щеки.

— О господи, — сказал он.

– ¿La conoce?[280] — спросил служитель.