Содом и Гоморра. Города окрестности Сей - Кормак Маккарти (2013)

— При девочке? — повторил маэстро. Улыбнулся своей слепой улыбкой и покачал головой. — Да ну! — сказал он. — Нет-нет! У меня от нее нет секретов. Представьте: старый слепой папаша с секретами! Нет, это не наш случай.

— Вообще-то, у нас в Америке нет padrinos, — сказал Джон-Грейди.

Подошедший официант поставил перед Джоном-Грейди его бокал, маэстро поблагодарил официанта и провел пальцами по столу, пока они не натолкнулись на бокал, стоящий перед ним.

— Я пью за вашу свадьбу, — сказал он.

— Gracias.

Они выпили. Девочка наклонилась над соломинкой в ее бутылочке «рефреско»{54}, приникла к ней и присосалась.

— Если удастся найти, — сказал маэстро, — кого-нибудь умного и душевного, ему и нужно предложить сделаться посаженым отцом. Что скажете?

— Скажу, что вы и есть такой человек.

Сделав глоток вина, слепой поставил бокал точно в тот же кружок на столе, на котором он стоял прежде, и в задумчивости сложил руки.

— Вы разрешите вам кое-что рассказать?

— Да, сэр.

— В деле, подобном этому, если к человеку обратились, он уже в ответе. Даже если он отказал.

— Просто я думаю о ней.

— Я тоже.

— У нее ведь никого нет. Нет друзей.

— Но padrino не обязательно должен быть ей другом.

— Он должен быть человеком уважаемым.

— Он должен быть достойным человеком, готовым взять на себя определенные обязательства. Вот и все. Может быть ей другом, а может и не быть. Он может быть соперником из другого дома. Может быть тем, кто объединит семьи, далеко разведенные чьими-то кознями, враждой или политикой. Ты ж понимаешь. Он может быть почти совсем не связан с этой семьей. Может быть даже врагом.

— Врагом?

— Да. Я знаю один такой случай. Как раз в этом самом городе.

— Зачем человеку может понадобиться враг в качестве padrino?

— Да из самых что ни на есть лучших побуждений. Или из самых худших. Человек, о котором мы говорим, уже умирал, когда на свет божий появился последний из его отпрысков. Сын. Его единственный сын. И что же он сделал? Он заявился к человеку, который был когда-то его другом, но потом стал заклятым врагом, и попросил его стать padrino его сына. Тот, естественно, отказался. Что? Ты, видно, спятил? Очень он, надо полагать, был ошарашен. Они уже и не разговаривали-то много лет, а их злая вражда глубоко укоренилась. Возможно, они стали врагами по той же причине, по которой прежде были друзьями. Такое часто в этом мире случается. Но новоявленный отец настаивал. Кроме того, у него был припасен — как это у вас говорится? — el naipe? En su manga[182].

— Козырный туз.

— Да. Туз в рукаве. Он поведал своему врагу о том, что умирает. Раскрыл карты. Выложил на стол. И его враг не смог отказать. Его просто лишили возможности выбора.

Внезапным режущим движением слепой вскинул руку в задымленный воздух.

— Дальше уже кривотолки, — сказал он. — Бесконечные пересуды. Кто-то говорит, что умирающий хотел возобновить их дружбу. Другие — что он когда-то поступил с тем человеком несправедливо и хотел загладить свою вину, прежде чем навсегда уйдет из этого мира. Еще другие говорили что-то еще. Все гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд. Я вот что тебе скажу: тот человек, что стоял на пороге смерти, не был склонен к сентиментальности. Бывало, что умирали его друзья. Он не питал никаких иллюзий. Знал, что вещей, для нас более всего желанных, тех, которые мы хотели бы удерживать близко к сердцу, мы зачастую скоро лишаемся, а тех, которые мы предпочли бы изжить, расточить как-нибудь, именно это желание странным образом наделяет неожиданной жизнестойкостью. Он знал, как хрупка память о любимых. Как закрываем мы глаза и говорим с ними. Как жаждем мы услышать их голоса хотя бы раз еще и как эти голоса и эти воспоминания тускнеют и тускнеют, пока из них не уйдет вся плоть и кровь, превратившись всего лишь в тень и эхо. А в конце концов и этого не остается.