Содом и Гоморра. Города окрестности Сей - Кормак Маккарти (2013)

Он встал, обнял ее и поцеловал. В комнате темнело. Он хотел проводить ее по коридору до лестничной площадки, но в дверях она остановила его, поцеловала и попрощалась. Он стоял, слушал ее шаги на лестнице. Подошел к окну, думал еще раз посмотреть на нее, но она, видимо, направилась по улице вдоль самой стены, так что увидеть ее ему не удалось. В опустевшей комнате он сел на кровать, стал слушать звуки всей этой чужой торговли во внешнем мире. Сидел довольно долго, думал о своей жизни, о том, как мало в ней ему когда-либо удавалось предугадать наперед, и изо всех сил пытался понять, сколько в ней было такого, что явилось действительно результатом его усилий. В комнате стало темно, снаружи включилась неоновая гостиничная вывеска, а через некоторое время он встал, взял со стула у кровати шляпу, надел ее, вышел и стал спускаться по лестнице.

На перекрестке такси остановилось. На проезжую часть ступил маленький человечек с черной креповой повязкой на рукаве, поднял руку, а таксист снял шляпу и поставил ее на козырек приборной панели. Девушка подалась вперед, пытаясь понять, что происходит. Услышала приглушенные выкрики труб, цокот копыт.

Вскоре появившиеся музыканты оказались старичками в костюмах пыльного черного цвета. За ними в поле зрения вплыли усыпанные цветами носилки, несомые на плечах. И наконец, обложенное этими цветами, бледное молодое лицо новопреставленного. С руками, уложенными по швам, он деревянно покачивался на этой своей разделочной доске, опертой на плечи носильщиков, под издаваемые помятыми цыганскими трумпетками диковатые звуки, отдающиеся сперва от стекол магазинных витрин, мимо которых шла процессия, потом от засохшей дорожной грязи и штукатурки фасадов; следом двигалась кучка плачущих женщин в черных платках-rebozo, за ними мужчины и дети в черном или с черными повязками на рукавах, и среди них, неразлучный со своей девочкой-поводырем, маленькими шаркающими шажками плелся слепой маэстро, на лице которого застыла боль и недоумение. После маэстро в поле зрения появилась пара разномастных лошадей, тащивших потрепанную деревянную повозку, в кузове которой среди невыметенной соломы и мякины ехал деревянный гроб, собранный из струганных вручную досок, соединенных без единого гвоздя посредством деревянных нагелей, как какой-нибудь старинный сефардский ларец для хранения свитков Торы: дерево вычернено обжигом, чернение закреплено втиранием воска и олифы, так что, если бы не еле проступающая структура древесины, можно было бы подумать, что гроб сделан из вороненого железа. За повозкой шествовал мужчина, несущий крышку гроба, тащил ее на спине как смертную епитимью, и от нее и сам он, и его одежда выпачкались черным — воск там, не воск… Таксист молча перекрестился. Девушка тоже перекрестилась и поцеловала кончики пальцев. Повозка с тарахтеньем прокатилась мимо, спицы колес неспешно перебрали по кусочкам все предметы на противоположной стороне улицы и толпящихся там мрачных зевак — этакий карточный веер самых разных лиц под витринами плюс мельтешение длинных лучей света, изломанных вращением спиц, да тени лошадей, из вертикальных ставших вдруг наклонными и так наклонно топающих перед овальными тенями колес, переваливающихся через камни и все крутящихся, крутящихся…

Подняв руки, она уткнула лицо в затхлую спинку сиденья такси. Тут же откинулась назад, одной рукой заслоняя глаза и прижавшись щекой к плечу. Потом села очень прямо, уронила руки по бокам и вскрикнула так, что водитель аж подпрыгнул, всем телом вывернувшись на сиденье.

– ¿Señorita? — выдохнул он. — ¿Señorita?