Лорд Хорнблауэр - Сесил Форестер (1946)

Без сомнения, это единственное, что нужно было делать. В течение предыдущей ночи, не более, чем час спустя после увода «индийца», во все близлежащие французские порты была послана весть, что британский бриг с белым крестом на марселе ведет двойную игру, только маскируясь под мятежное судно. Новости должны были достичь этой стороны эстуария в полночь — курьер мог воспользоваться паромной переправой у Кильбефа или где-нибудь еще. Все будут настороже в ожидании следующего удара, а этот берег реки являлся наиболее предпочтительным местом. Любое промедление давало мятежникам возможность восстановить связь с берегом и урегулировать ситуацию: если береговые власти узнают, что в заливе Сены находятся два однотипных брига, у бунтовщиков появится шанс решить проблему. Нельзя терять ни минуты. Все это было логичным и само собой разумеющимся, и все же Хорнблауэр, стоя на квартердеке, поймал себя на том, что в горле у него стоит комок. Это могло означать лишь отчаянный бой один на один — и он окажется в самой его гуще не далее, как через час. Над палубой, по которой он сейчас расхаживает, будет свистеть картечь из карронад «Флейма», не далее, чем через час он может быть уже мертв или будет корчиться под ножом хирурга. Прошедшей ночью он смотрел в глаза провала, этим утром ему предстоит заглянуть в глаза смерти. То ощущение радостной теплоты, которое породило в нем купание, исчезло без следа, так что он отметил про себя, что едва не дрожит от утреннего холода.

Он сжался в припадке презрения к себе, и принудил себя шагать по маленькому квартердеку размашисто и бодро. Воспоминания лишают его мужества, говорил он себе. Воспоминания о Ричарде, семянящем рядом с ним в лучах заката, крепко уцепившись за его палец, воспоминания о Барбаре, даже воспоминания о Смоллбридже или Бонд-Стрит — он не хотел отрываться от всего этого, «покинуть милые пределы радостного дня».[14] Он хотел жить, а скоро может умереть.

«Флейм» добавил парусов, поставив грота-трисель и кливера, идя круто к ветру, он может достигнуть Онфлера даже не попав в пределы досягаемости пушек «Порта Коэльи». Когда Хорнблауэр, против воли, заинтересовался решением тактических аспектов лежащей перед ним проблемы, его страхи оказались оттесненными на задворки его беспокойного ума.

— Позаботьтесь, чтобы матросы позавтракали, если вы не против, мистер Фримен, — сказал он. — И будет лучше, если орудия пока не будут выдвинуты.

— Есть, сэр.

Их может ожидать тяжелая, долгая битва, и люди сначала должны позавтракать. А выкатывание пушек сделает очевидным для команды «Флейма», что «Порта Коэльи» готовится к бою, и предупредит их, что, возможно, бегство их под защиту французов не будет простым делом. Чем сильнее будет эффект неожиданности, тем больше шансов на легкую победу. Через подзорную трубу Хорнблауэр бросал на «Флейм» яростные взгляды. Он испытывал тупую, холодную ярость по отношению к мятежникам, которые послужили причиной всех этих бед, чей безумный поступок подвергал его жизнь опасности. Симпатия, которую он испытывал к ним, сидя в безопасности к Адмиралтействе, теперь сменилась жестокой ненавистью. «Мерзавцы заслуживают виселицы», — мысль эта подняла его настроение, так что он смог улыбнуться, встретившись глазами с Фрименом, который докладывал о готовности брига к бою.

— Очень хорошо, мистер Фримен.

От возбуждения его глаза засверкали, он снова посмотрел на «Флейм». В этот момент с грот-мачты донесся крик:

— Эй, на палубе! Там от берега отваливает целая туча маленьких суденышек, сэр. Похоже, они направляются к «Флейму», сэр.