Лорд Хорнблауэр - Сесил Форестер (1946)

— «Кариатида» — судно, которое вы с такой изобретательностью захватили позавчера — могло восстановить благосостояние всех нас. Как вы легко можете себе представить, корабль, прорвавший блокаду, стоит десяти, прибывших в мирное время.

— Да?

— Не сомневаюсь, что господин барон и население города будут в отчаянии из-за того, что корабль был захвачен, прежде чем груз покинул его трюм.

— Да?

Во время паузы взгляды их скрестились, как шпаги дуэлянтов: Хорнблауэр не хотел выдавать любопытство и заинтересованность, которые он испытывал, а Лебрен колебался, стоит ли ему выходить на предельную откровенность.

— Полагаю, месье, что то, что я скажу далее, останется исключительно между нами.

— Я не могу ничего обещать. В действительности, я могу только сказать, что я обязан сообщить все, что вы скажете, Правительству Его Величества короля Великобритании.

— Рассчитываю, что члены правительства, ради их же пользы, не станут разглашать тайну, — колебался Лебрен.

— У министров Его величества может быть свое мнение на этот счет, — сказал Хорнблауэр.

— Известно ли вам, месье, — произнес Лебрен, видимо, решившийся действовать, — что Бонапарт разбит в большой битве при Лейпциге?

— Да.

— И что русские вышли к Рейну?

— И это тоже.

— Русские на Рейне! — повторил Лебрен с изумлением. Все без исключения: и те, кто поддерживал Бонапарта, и те, кто выступал против него, удивлялись тому, как необъятная Империя съежилась до размеров половины Европы за эти несколько коротких месяцев.

— А Веллингтон движется к Тулузе, — добавил Хорнблауэр. Не лишним будет напомнить Лебрену о британской угрозе с юга.

— Это так. Империя не сможет продержаться долго.

— Рад слышать ваше мнение по данному вопросу.

— А когда империя падет, наступит мир, а когда наступит мир, возобновится торговля.

— Без сомнения, — сказал Хорнблауэр, все еще слегка озадаченный.

— В течение первых месяцев прибыли будут огромными. Европа годами не получала импортной продукции. В данный момент за фунт настоящего кофе запрашивают более ста франков.

Наконец-то Лебрен показал свое собственное лицо, скорее по нужде, чем по доброй воле. И лицо это выражало алчность, что о многом сказало Хорнблауэру.

— Все это очевидно, месье, — произнес Хорнблауэр, не выражая согласия.

— Фирма, которая будет готова к заключению мира, склады которой будут ломиться от колониальных товаров, готовых к реализации, получит колоссальные прибыли. Она намного обойдет своих конкурентов. На этом можно сделать миллионы. Миллионы. — Лебрен буквально наяву грезил о том, что некоторые из этих миллионов могут оказаться в его собственном кармане.

— У меня очень много дел, месье, — сказал Хорнблауэр. — Будьте любезны перейти к сути.

— Его Величество король Великобритании мог бы позволить своим друзьям сделать загодя такие приготовления, — произнес Лебрен. Он говорил медленно, и не удивительно: такие слова могут привести его на гильотину, если достигнут ушей Бонапарта. Лебрен предлагал предать Империю в обмен на коммерческие преимущества.

— Его Величество должен сначала получить неопровержимые доказательства того, что эти друзья действительно являются друзьями, — сказал Хорнблауэр.

— Quid pro quo,[15] — заявил Лебрен, в первый раз за время разговора поставив Хорнблауэра в затруднительное положение: французское произношение латыни было настолько отлично от всего, что он слышал, что ему пришлось лихорадочно рыться в памяти, соображая, что же за неизвестные слова использовал Лебрен, прежде чем до него дошел смысл сказанного.

— Вы можете изложить мне суть ваших предложений, месье, — произнес Хорнблауэр с холодным достоинством, — но я не могу дать вам взамен никаких обещаний. Правительство Его Величества, быть может, откажется связывать себя каким-либо образом.