Беззаботные годы - Элизабет Джейн Говард (1990)

Уильям Казалет провел утро так, как он особенно любил. Расположился с газетой у себя в кабинете, темном и заставленном массивной мебелью (скидок на то, что здесь в прежнем коттедже располагалась маленькая гостиная, он не делал), и предался приятным тревогам, размышляя о том, что страна катится в тартарары: этот малый Чемберлен, похоже, не слишком преуспел по сравнению с тем, другим малым, Болдуином. Немцы, похоже, – единственный народ, который умеет наводить порядок. Жаль, что у Георга VI не было сыновей, и, кажется, с уходом он слегка припозднился. Если государство в Палестине все-таки появится, вряд ли туда уедет столько евреев, чтобы для бизнеса хоть что-нибудь изменилось. Евреи были его главными конкурентами в торговле лесом и чертовски хорошо знали толк в этом деле, но ни у кого из них не было таких запасов древесины твердых пород, как в компании «Казалет»: ни по качеству, ни по разнообразию. Огромный стол Уильяма был завален образцами шпона из альбиции, андаманского падука, ксилии, эбенового дерева, грецкого ореха, клена, лавра и палисандра; эти предназначались не для продажи, ему просто нравилось иметь их под рукой. Он часто заказывал шкатулки из первых спилов шпона, сделанных из какого-нибудь особенно любимого бревна, которое выдерживалось годами. Таких в кабинете насчитывалось не меньше дюжины, и еще больше хранилось в Лондоне. Помимо них, в кабинете помещался яркий, красный с синим, турецкий ковер, книжный шкаф с застекленными дверцами, подпиравший низкий потолок, несколько стеклянных витрин с огромными чучелами рыбин в них (он очень любил рассказывать, как выловил их, и регулярно возил к себе новых гостей для этой цели), и наконец, свет заслоняли расставленные на подоконниках большие вазоны с алой геранью в непрестанном цвету. По стенам в три ряда висели гравюры: охотничьи, с видами Индии, с батальными сценами – сплошь дым, алые куртки и мундиры, белки глаз вздыбленных коней. Прочитанные газеты накапливались стопками на стульях. Тяжелые графины, наполовину полные виски и портвейном, стояли на инкрустированном столике рядом с бокалами и стаканами. Сандаловая статуэтка индуистского божка, подарок одного раджи и память о поездке в Индию, помещалась на шкафу с неглубокими ящиками, в которых он хранил свою коллекцию насекомых. Часть стола занимали разложенные планы перестройки конюшен: с двумя гаражами внизу и квартирой для Тонбриджа и его семьи, жены и маленького сына, – вверху. Строительство было уже в разгаре, а он все думал, как бы усовершенствовать проект, и в конце концов послал за подрядчиком Сэмпсоном, чтобы показать все на месте. Одни из четырех часов пробили половину. Уильям поднялся, снял твидовую кепку с крюка за дверью и неторопливо направился в конюшни. Шагая, он вспоминал того славного малого, с которым познакомился в поездке… как бишь его? Кажется, начинается на К – ладно, потом выяснится, когда они приедут на ужин; естественно, миссис Как-ее-там тоже приглашена. Вот только он никак не мог вспомнить, предупредил о гостях Китти или нет; в сущности, если не помнил, то, скорее всего, не предупредил. Надо бы разжиться портвейном, Taylor № 23 как раз сгодится.

Два крыла конюшен сходились под прямым углом. В денниках левого он держал своих лошадей, правое частично было перестроено. Рен чистил его каурую кобылу Мэриголд; еще не дойдя до двери, Уильям услышал ритмичный успокаивающий шорох. Сэмпсон еще не появлялся. Другие лошади, услышав его шаги, затоптались на соломе. Уильям любил своих лошадей, совершал верховую прогулку каждое утро с тех пор, как себя помнил, и держал одну из них, серого жеребца Уистлера ростом в шестнадцать ладоней, в платной конюшне в Лондоне. Теперь Уистлер был здесь же в деннике, и Уильям нахмурился.

– Рен! Я же велел тебе выпустить его. У него каникулы.

– Сначала мне надо поймать того пони. Если выпущу этого, мне того нипочем не поймать.