Хроники Империи Ужаса. Нашествие Тьмы - Глен Кук (2006)

Зеркало позволяло ему заглянуть в далекую комнату, глубоко погребенную внутри другой обдуваемой ветрами башни. В Вороньем Грае, столь же холодном и суровом, как и Фангдред, в мрачной, словно обветренный череп, обители Королей Бурь, на свет должен был появиться новый член семьи. Девочка.

Мария не вполне понимала, что происходит, однако никто не соизволил ей что-либо объяснить. Она тревожилась, видя столь большой интерес мужа к данному событию и тщетно пытаясь догадаться, чем он вызван.

В центре зеркала лежала прикованная к постели женщина.

– Ей не стоило бы иметь детей, – заметил Старец. – Слишком уж она стройная. Однако ведь это уже ее седьмой ребенок, верно?

– Да, – сказала Мария, отвечая на первую часть его фразы. – Она очень страдает.

Вартлоккур моргнул. В ее словах слышался упрек, словно она спрашивала, почему сама не может чаще испытывать такую же боль. Ей хотелось бы больше детей. Однако упрек этот жил исключительно в его голове. Марии не была свойственна хитрость или коварство.

– Схватки участились, – сказал Старец.

– Уже пора, – сочувственно добавила Мария.

И действительно, к постели женщины подошли ее муж и повитуха. Слуги забегали туда-сюда, принося полотенца, горячую и холодную воду и снадобья для облегчения боли. В дальней части комнаты человек с сидящим на плече соколом подкладывал дрова в огромный камин, тщетно пытаясь прогнать холод.

Женщина родила девочку, как и гласило пророчество, – уродливую, сморщенную, красную, совершенно недостойную восхищения. Однако Вартлоккур и Старец помнили эту малышку другой, уже взрослой, какой они видели ее в зеркале раньше. Отец назвал ее Непантой, по имени магического снадобья, способного прогнать из души все печали. Затем он положил ее на грудь матери, накрыл обеих одеялом, защищая от жестокой стужи, и вернулся к делам, сводившимся к управлению замком. Меньше чем через час мать умерла от кровотечения, которое так и не удалось остановить.

Когда все закончилось, в Фангдреде воцарилась радость. Вартлоккур и Старец объявили о празднестве и распорядились устроить пир. Зарезали быка, вынесли из подвалов вино, состоялись игры и всевозможные состязания, а дудочника едва не свели с ума, заставляя беспрерывно играть. Люди танцевали, пели, и каждый развлекался по-своему.

Кроме Марии, пребывавшей в смешанных чувствах – от восторга до отчаяния.

А потом и дудочника.

По мере того как день близился к концу, в бочонках с вином показалось дно, а многие празднующие упились до упаду, настроение становилось не столь радостным. Старец все больше мрачнел, пока не начал изъясняться лишь односложным ворчанием. В его затуманенном алкоголем разуме вновь громоздились тысячелетние пласты времени. К нему возвращалось все то зло, которое он видел в жизни и которое причинил другим.

– Навами, – бормотал он, то и дело повторяя это имя. – Это я виноват.

Вернулась усталость, лишь изредка прерываемая вспышками злобы, напоминая о том, сколько еще ему предстоит познать в будущем и того и другого. Он становился все более мрачным и подавленным. Смерть, призрака которой он никогда прежде не замечал, стала вдруг желанной, любимой, насмешливой госпожой, вечно недосягаемой, словно блуждающий болотный огонек.