Парень вздрогнул, увидев физиономию Тедди в тридцати сантиметрах от собственной. Длинные ресницы, короткая армейская стрижка. Нос кривой – видимо, после перелома.

В гараже не было ни души.

– Ну и какого хрена тебе надо?

Глаза у парня чуть не вылезли на лоб.

– Э-э-э… – Он молниеносным движением развернулся и бросился бежать.

Что ж, на сцене появился еще один идиот – сам Тедди.

Он рванулся в погоню.

Парень в куртке был в хорошей форме. Тедди перепрыгивал через четыре ступени и все равно не мог его догнать. И уже задохнулся. Серые бетонные стены, мелькающая в нескольких метрах фигура. Зачем-то накинул капюшон.

Он постарался прибавить шагу – не помогло. Расстояние не сокращалось. И еще не хватало поскользнуться – можно и шею сломать.

Остался один пролет, и Тедди сменил стратегию.

Остановился. Дышал, как после стометровки.

Звуки шагов исчезли.

Ну что ж, все равно должно сработать. У него же не было намерения замочить этого сопляка. А Никола и Хамон получили подробные инструкции.

– Оставайтесь здесь. Если он выйдет, наверняка направится туда, откуда его послали. Проследите, узнайте, что это за контора. Поняли?

– Что тут не понять…

– И меняйтесь местами. То один ближе, то другой. Иначе он вас засечет.

Никола расплылся в восторженной улыбке.

Ровно через семь секунд парень в куртке вышел из гаража.

18

Эмили с матерью ужинали молча. Странная история… Мать обычно засыпала ее вопросами. И Эмили отвечала – весело и бойко, хотя бы для того, чтобы удержать отца в хорошем настроении.

Но не сегодня. Отца за столом не было, и это напоминало им прежние времена.

Треска с вареной картошкой, хреном и растопленным маслом. Вкусно.

Кухня выглядела как всегда. Если в Стокгольме стало чуть ли не признаком хорошего тона менять кухонную мебель каждые три года, родители Эмили пока держались.

– Зачем менять победивший проект? – похохатывал отец. – Я построил кухню вот этими руками.

Деревянные панели, рабочий стол из нержавейки. Терракотовая плитка за плитой и мойкой. Год 1995-й. Эмили тогда было девять лет.

На десерт: фондан[45] на сверкающей лужайке из малинового желе. Мама и в самом деле постаралась. Но Эмили уже не могла смотреть на еду.

– Ну, расскажи же, что у вас происходит?

Мать положила ложку на тарелку.

– Что это ты вдруг заинтересовалась? В последние несколько недель от тебя не было ни слуху ни духу.

– Закопалась в работе. Ты же знаешь. Бывает.

– Разговор занимает пять минут, не больше. Нажала кнопку, пока ждешь ланча, и позвонила. Или пока в туалете сидишь. Или вам в вашем «Лейонс» даже пописать запрещено?

– Не запрещено. Но я не писаю – слишком много времени отнимает.

Эмили надеялась, что мать засмеется шутке. Но куда там! Собрала с ничего не выражающим лицом посуду и начала сосредоточенно размещать ее в посудомойке.

– Пойду поищу его, – Эмили встала. – Начинается документальный фильм – «Йончёпинг ночью».

Ночью, собственно, и не пахло. Конец мая, на улице светло как днем.

Она взяла велосипед и покатила к центру. Окна крытого стадиона «Киннарпс Арена» сияли, будто их вымыли пять минут назад. Они с отцом ходили сюда на футбол. У них был абонемент, самый дешевый, в голубом секторе. Стоячие места. Если отец был в форме.

В форме… Ее велик, еще с гимназии. Старый и скрипучий. И что? Подкачала шины, и он покатил за милую душу, как новенький.

Бассейн с водным трамплином пуст. Здесь они отмечали окончание гимназии – веселые, подвыпившие, полные надежд. Скатывались по трамплину и прямо в одежде плюхались в воду.

Для Эмили уже тогда было ясно: в Йончёпинге она не останется.

Светлый, ртутно поблескивающий Веттерн. А в Мункшён почему-то волны, вода взъерошена. Загадка: большое озеро совершенно спокойно, а в маленькой лужице чуть не буря.