– Да, действительно, – признал Адальбер. – По сути дела, вы произносили всего два слова: Сен-Реми. А почему? Что они означают?

– Лефебр де Сен-Реми был первым «оруженосцем», а точнее, герольдом ордена. Назвать его имя – значит объявить о вечернем собрании. Разумеется, не все смогут прибыть на него, у каждого могут быть свои обстоятельства, но те, что присутствовали, известят обо всем отсутствующих.

– Вы их примете у себя?

– Нет, собрание состоится в обители ордена, это недалеко отсюда, но не здесь. Мы поужинаем сегодня пораньше, а потом отправимся туда пешком. Полезная прогулка для пищеварения.

– Мадемуазель Клотильда знает об этом?

– Конечно!

– И тетя Амели тоже?

– Не вижу ничего дурного, если Клотильда ей обо всем расскажет. Она впадает в необычайную чувствительность, говоря о нашем маленьком обществе, и очень сожалеет, что у нас нет темных плащей, масок и прочих необходимых, по ее мнению, атрибутов, необходимых для членов тайного общества. Но мы с вами будем изображать только самих себя, хотя и предпримем кое-какие предосторожности. Теперь вы знаете всё! Или почти все, потому что один сюрприз я все-таки вам приготовил.

– И зря о нем предупредили, – проворчал Адальбер. – Мы теперь сгорим от любопытства.

– А вы считайте, что я ничего не говорил, – улыбнулся профессор.

На часах было около девяти, когда трое мужчин вышли из дома. Небо затянули тучи, так что было куда сумрачнее, чем обычно бывает в этот час. Одетые в темную одежду, они шли быстрым шагом, не говоря ни слова, и вскоре оказались на плато, по которому проходила граница. Но к границе они не приблизились, а двинулись вдоль нее, а потом вышли из леса снова на плато. Неподалеку темнели развалины какого-то замка, и рядом с ними оказалось приземистое здание, словно бы раздавленное тяжелой крышей. Оно прижималось к небольшой часовне. Подойдя поближе, друзья убедились, что часовня эта весьма древняя, что рядом с ней колокольня, что барельеф на тимпане изображает Деву Марию и двух коленопреклоненных паломников.

– Часовня Божией Матери помощницы путников, так она называется, – объяснил Лотарь. – Когда-то здесь был приют для странников, которые переправлялись через Юра в Швейцарию.

– Я вижу, что в доме горит свет. Там до сих пор кто-то живет? – удивился Альдо.

– Да, несколько монахов, они славятся тем, что готовят изумительный сыр. За часовней у них огород – он примыкает к зданию с большой крышей – аптекарский, они выращивают там лечебные травы. А по другую сторону хлев и молочное хозяйство. А теперь идемте за мной.

– Как? Место встречи назначено здесь? – удивился Адальбер. – Вот уж не думал, что вы так набожны! – весьма легкомысленно добавил он.

– Скажем, что очень набожна моя сестра, хотя и себя я считаю добрым христианином. Отец Жерве тоже добрый христианин, и он нас понимает, – сказал Лотарь, направляясь к воротам.

– Понимает до такой степени, что позволяет вам собираться у себя по ночам?

– Он не видит в наших собраниях ничего дурного. Тем более что я… А вернее, мой отец был владельцем этого монастыря до преобразований, проведенных министерством Комба[10], и, когда все наконец устоялось, мы сделали монастырю, можно сказать, подарок… Сейчас вы тоже познакомитесь с отцом Жерве.

Профессор позвонил в колокольчик у ворот. Их явно ждали, потому что тяжелая дубовая дверь отворилась почти что тотчас же и на пороге появился бородатый монах с тонзурой и в черной рясе, словно на дворе стояло Средневековье.

– Добрый вечер, Лотарь, – поздоровался он с улыбкой, в которой уже не было ничего средневекового. – Я вижу, вы привели с собой новых братьев?

– Они люди не местные, но близки и дороги мне. Познакомьтесь, Альдо Морозини из Венеции и Адальбер Видаль-Пеликорн из… парижского Института Востока, – закончил профессор, сообразив, что не знает, откуда родом Адальбер.

Отец Жерве рассмеялся от души.