Анж Питу - Александр Дюма (1851)

– Ты не знаешь, что такое добродетель? – задыхаясь от негодования, возопил аббат. – Не знаешь, что такое вера?

– Да нет, по-французски знаю, – объявил Анж. – Я по-латыни не знаю.

– В таком случае убирайся в Аркадию, juvenis! Между нами все кончено, оболтус ты этакий!

Питу был до такой степени удручен, что не сделал и шагу, чтобы убежать, хотя аббат Фортье извлек из-за пояса плетку с такой важностью, с какой на поле боя командующий армией извлекает из ножен шпагу.

– Но что же мне делать? – вопросил несчастный юнец, горестно опустив руки. – Кем же мне стать, если у меня нет надежды поступить в семинарию?

– Становись кем угодно, мне это, черт бы тебя побрал, безразлично!

Добрейший аббат был до того разъярен, что уже почти дошел до богохульств.

– Но вы же не знаете, что моя тетушка уже считает меня аббатом!

– А теперь она узнает, что ты недостоин даже стать пономарем.

– Но, господин Фортье…

– Я сказал тебе: вон! Limina linguae[21].

– Ну что ж, – произнес Питу с видом человека, который долго противился принятию мучительного решения, но, наконец, принял. – А вы позволите мне забрать мой пюпитр? – спросил он, надеясь, что это даст ему некоторую отсрочку, а за это время в сердце аббата Фортье возобладают чувства милосердия и жалости.

– Забирай, забирай, – прозвучало в ответ, – и пюпитр, и все, что в нем находится.

Поскольку школа размещалась на втором этаже, Питу уныло поплелся вверх по лестнице. Он вошел в класс, где вокруг большого стола, казалось, все еще занимаются четыре десятка школьников, с огромными предосторожностями приподнял крышку своего пюпитра, чтобы проверить, все ли обитатели оного на месте, с бережностью, свидетельствовавшей о заботливом отношении к этим представителям животного мира, водрузил его на голову и медленно, размеренным шагом побрел по коридору.

В конце его, указывая на лестницу рукой, сжимающей плетку, стоял аббат Фортье.

Хочешь не хочешь, а надо было пройти через это Кавдинское ущелье[22], и Анж Питу постарался сжаться и принять как можно более приниженный вид. Впрочем, это не спасло его от последнего контакта с орудием, которому аббат Фортье был обязан успехами лучших своих учеников, хотя воздействие оного на Анжа Питу, гораздо более частое и продолжительное, чем на кого-либо другого, привело, как мы уже могли убедиться, к совершенно ничтожным результатам.

Пока Анж Питу, неся на голове пюпитр, бредет в Пле, квартал, где проживает его тетка, мы скажем несколько слов о его наружности и о его прошлом.

II. Глава, в которой доказывается, что тетка – Это совсем не то, что мать

В тот момент, с которого начинается наше повествование, Луи Анжу Питу, как он сам сообщил в только что происходившем разговоре с аббатом Фортье, было семнадцать с половиной лет. Это был длинный худой парень, желтоволосый, краснощекий, с темно-голубыми глазами. По его круглой физиономии был разлит свежий, невинный румянец, а толстогубый и, что называется, до ушей рот, который Питу частенько разевал, позволял увидеть полный набор великолепных, грозных – для всего, что съедобно, – зубов. Костистые руки, заканчивающиеся лапищами размером с лопату, умеренно кривоватые ноги, могучие колени чуть ли не с детскую голову, из-за которых едва не лопались тесные черные панталоны, ступни, огромные, но тем не менее вполне удобно помещавшиеся в порыжевших от долгой носки кожаных башмаках, а если к этому еще добавить некую хламиду из бурой саржи, нечто среднее между курткой и блузой, то вот вам точный и беспристрастный портрет теперь уже бывшего воспитанника аббата Фортье.

Теперь нам остается обрисовать его нравственный облик.