– Долгий путь, мою юный друг. – Эрхард посмотрел на дырявые джинсы мальчишки. – Музыку не обманешь.

– Как скажете, магистр Йода[2], – засмеялся солист, впрочем довольно дружелюбно. – Попробую угадать: вы – очередной местный непризнанный гений?

– Неужели так заметно?

– На бизнесмена вы не похожи.

– Ты тоже, – усмехнулся Эрхард.

– Я молодой и безответственный, понимаете?

– Да, я еще помню, как это было здорово.

– Что у вас с рукой?

Эрхард покосился на свою левую руку.

– Старая рана.

– Разве у вас нет детей или внуков, к которым надо возвращаться?

– Я еще не дошел до этой стадии.

– Значит, по вечерам сидите здесь и жалуетесь на судьбу?

– Я слушаю музыку, если только вы не собираетесь весь вечер вместо выступления пить в подсобке!

– А, ну да, ну да.

Эрхард отвернулся и продолжил пить пиво. Разговаривать с молодыми бывает неприятно. На середине разговора он почувствовал, что пропасть между поколениями слишком широка, извилиста и обрывиста. Новых посетителей нет, что необычно. Может быть, сегодня по телику показывают футбольный матч. Обычно к половине двенадцатого в баре полно народу. Эрхард размышлял, не поехать ли домой, пока он еще в силах. Может, он напрасно тратит здесь время. Да придет ли она сюда вообще? Приходит ли она сюда в такие вечера, как этот?

Красное вино наконец подействовало, но не так, как он ожидал. Он не чувствовал приподнятости. День был долгим, слишком долгим.

Он смотрел на тощие ноги одного из музыкантов, которые были похожи на кронштейны для занавесок, обтянутые черной джинсовой тканью. Наверное, они живут в маленькой квартирке в центре Пуэрто-дель-Росарио, или, может быть, здесь, в Корралехо. Скорее всего, курят гашиш, закидываются колесами – или как это теперь называется. Трахаются друг с другом и с подружками друг друга и дважды в месяц ссорятся из-за квартплаты. Тот, что в кепке, отличается от остальных. Может быть, он с материка, из Мадрида или Валенсии. В нем есть что-то от студента, он не такой, как его товарищи. Он уникален. Местные называют Фуэртевентуру «островом дураков». Отсюда до приличного университета нужно плыть три дня или лететь пять часов. Так что, когда встречаешь молодого человека, способного к рефлексии, на него невольно обращаешь внимание. Во всяком случае, Эрхард их отличал. По правде говоря, он и сам мог бы похвастать не одним дипломом, если бы не бросил учебу. Жизнь научила его узнавать интеллектуала по внешнему виду. В профиль у парня огромный нос. Он нависает над губами и широкой аркой тянется вверх, до самых глаз. Он напоминает греческую статую, высеченную в камне.

* * *

Группа поднялась и вернулась на сцену. Когда они проходили мимо него, один что-то сказал, но так быстро и так тихо, что до Эрхарда не сразу дошел смысл его слов:

– Интересуешься мальчиками?

Он хотел обернуться и посмотреть, кто задал вопрос, но успел взять себя в руки. Он знал по опыту: не все голоса звучат на самом деле. В последнее время на острове совершалось все больше преступлений на почве ненависти. Местные жители избивают туристов-гомосексуалистов. Подкарауливают их на отмелях, где между дюнами совокупляются немцы и англичане – легкая добыча для парочки юнцов с ножом.

Наконец бар заполнился народом. Молодые парочки держатся за руки. Большие группы людей входят в бар смеясь, сбрасывая напряжение, которое Эрхард ощущал последние десять минут. Музыканты на сцене разошлись и играли все лучше, но он на них не смотрел.

Допив пиво, он вышел. Многие, взяв напитки, как и Эрхард, направились во внутренний дворик. Алину он нашел на диване у стены; она листала журнал с портретами знаменитых актеров. Выражение ее лица было на удивление сосредоточенное, словно она читала что-то серьезное. Она густо напудрена, ее торчащие грудки казались почти девичьими. Однако Эрхард заподозрил, что этому способствует бюстгальтер с поролоновыми прокладками.