Вавилон-Берлин - Фолькер Кучер (2008)

Вообще-то он был рад, что домовладелица не выходила из своей комнаты. Накануне полицейский вернулся на Нюрнбергер-штрассе около трех часов ночи, и Элизабет Бенке ждала его. Едва он открыл дверь квартиры, как она тут же очутилась в прихожей, на этот раз даже не накинув палантин поверх голубой ночной рубашки. Женщина облокотилась на дверной косяк и с упреком посмотрела на своего жильца. Из ее лепета он едва мог разобрать то, что она хотела ему сказать. И хотя в «Эльдорадо» Гереон принял изрядное количество виски, он чувствовал себя вполне трезвым. Когда он подошел ближе, Элизабет упала ему на руки. Он помнил, что отнес ее в постель и там она завязала с ним нечто наподобие борьбы. Каким-то образом ему все же удалось от нее отделаться, и вскоре она заснула. Комиссар укрыл ее одеялом и еще некоторое время смотрел на нее, а когда он, наконец, лег в свою постель, будильник показывал полпятого утра. Полицейский посмотрел на маленькую стрелку, и ему ужасно захотелось отключить звонок. Он позволил себе немного поспать, до восьми часов. Слишком мало, чтобы чувствовать себя по-настоящему бодрым. Но достаточно, чтобы суметь выполнить сегодняшнюю программу на день.

Послышался резкий свист чайника, который становился все более громким.

– Естественно, ты ее понимаешь, – ухмыльнулся Вайнерт и снял чайник с плиты. – Ты вчера и сам немного перебрал.

Журналист залил кипятком молотый кофе в фильтре, и по кухне распространился приятный аромат. Один только запах кофе способен был вернуть жизненные силы. Рат с наслаждением вдыхал этот чудный аромат.

– Это старый обычай: у кого есть заботы, у того есть и ликер, – продекламировал он.

– Ну тогда у Бенке должна быть полная забот жизнь, – констатировал Вайнерт, наливая кофе в приготовленные чашки.

Гереон предпочел промолчать. Он осторожно взял чашку с горячим кофе в обе руки и подул на него.

Его сосед подсел к нему за стол и развернул воскресную газету. Беспорядкам и на этот раз была посвящена вся первая страница.

– Социал-демократы устроили вам веселую жизнь, а? – спросил Вайнерт мимоходом, не отрываясь от чтения.

– Что ты имеешь в виду?

– Вот, бои против майских демонстрантов. Ты не находишь, что все это имело довольно тяжелые последствия? Более двадцати погибших. Масса раненых. А некоторые до сих пор находятся между жизнью и смертью. – Он стал читать вслух. – «Мы и сегодня еще не можем избавиться от ощущения, что меры, принимаемые социал-демократом Цёргибелем, и в частности его запрет на демонстрации, продиктованы прежде всего партийно-политическими мотивами».

– Это ты написал?

– Три дня в некоторых рабочих кварталах шла настоящая гражданская война. И только потому, что ваш начальник полиции хотел показать коммунистам, кто в красном Берлине имеет право голоса. Небольшой силовой бой между красными, поддерживающими государственный порядок, и их противниками, для которого он не по назначению использовал полицейский аппарат, невзирая на потери!

Рат опасался, что журналист в своей интерпретации был не так уж далек от истины. Но он лишь пожал плечами:

– Я ничего не смыслю в политике. Но это было задачей полиции – восстановить покой на улицах.

– Лучше ничего мне не говори! Я в последние дни был по делам на улице и видел, что никакой покой вы там не восстановили, даже наоборот! Вы только усугубили ситуацию! Ведь красные через час отправились бы домой, если бы вы их оставили в покое!

– Но они построили баррикады! Началось мародерство! Стрельба!

– Всегда есть люди, которые используют такие беззаконные ситуации, громят витрины, грабят магазины и совершают прочие пакости. Но я не видел ни одного замаскированного снайпера-коммуниста. Только стрелявших полицейских…

– …которые каждую минуту могли быть взяты на мушку бойцами Союза Красных фронтовиков, – добавил Рат. – Они вооружены.

Теперь уже Вайнерт пожал плечами: