Подземка - Харуки Мураками (1997)

Пока я ехал, обратил внимание на большое количество кашляющих людей. Закашлялся и я, предполагая, что подхватил простуду. Причем не только я один. Помню, подумал: они что, все тоже заболели? Было тяжело дышать. Я выходил на Цукидзи. Хотелось как можно скорее оказаться наверху, вдохнуть свежего воздуха. Поэтому стоило поезду остановиться на Цукидзи, я спешно вышел и двинулся к выходу. Проходя перед третьим вагоном, я вскользь заметил, что в вагоне лежит один, а снаружи один или два человека. Все — пассажиры.

Выйдя наружу, я вдохнул полной грудью и почувствовал, как полегчало. И пошел прямо на работу. Добравшись до рабочего места, поймал себя на мысли: сегодня как-то мрачновато. Помню, посмотрел на потолок, включен ли свет. Такое ощущение, что повсеместно не хватает яркости. Но другие так не считали, ничего не могу понять. У кого-то болела голова, но в целом ощущения ненормальности происходящего еще не было.

Тем временем за окном начал кружить вертолет. Наше здание очень высокое, окна выходят на Гиндзу. Смотрю — там опускается вниз вертолет. А приходящие на работу в один голос твердят: «В метро что-то неладное». — Раз так, решили включить телевизор. Но там еще ничего не было. Информация не поступала. Подумали, что телевизор все-таки лучше оставить включенным.

Некоторые до сих пор на работе не появились. Тут я начал волноваться: странно, что же могло произойти? Все должны были прийти, но почти никого нет. Затем посыпались телефонные звонки: мол, задерживаемся, опаздываем. Первый телевизионный блок новостей о произошедшем показали около девяти — где-то примерно без десяти минут. Тогда мы поняли: стряслась серьезная беда.

Между тем, в общем отделе выяснили, сколько еще пострадало сотрудников, и всех нас направили в больницу. Дай бог памяти, человек шесть. Точно не помню, но шесть или семь человек расселись по двум рабочим машинам и поехали в больницу медицинского института Сёва. Тогда еще я никаких отклонений в состоянии не ощущал. Глаза не болели, кашель прекратился, и лишь слегка темновато вокруг.

Приехали в больницу — нам сразу же поставили капельницы. Там уже знали, что это зарин — по факсу им отправили способы экстренной помощи в случае отравления этим смертоносным газом. В данном случае действуйте так, а в данном — вот эдак, значилось в факсе; больница так и делала. Нам объяснили, что возможно сужение зрачков. Сделали анализ крови, мочи, проверили зрение. Затем нас положили в одну палату, где мы два часа провели под капельницами.

Кому было похуже, те остались в больнице. Я был в порядке и пошел на работу. Из числа оставшихся ночью отпустили тех, кто мог обойтись без госпитализации. Стоило мне вернуться на работу, как начальник предложил уйти раньше времени. Говорит: наоборот, будешь мешать, если останешься. И я ближе к вечеру пошел домой.

Сначала состояние было легким, и я думал, что вскоре все пройдет, но оно вопреки ожиданиям затянулось. Всю неделю мне было скверно, болела голова. Как-то не отпускало. Зрачки особо не беспокоили, а вот голова болела. Надеялся, что за выходные все пройдет, но никак не проходило.

Несомненно, я чувствую злость по отношению к самому действию — распылению зарина. Но когда задаешься вопросом, в чем же зло, достаточно ли преследовать лишь самого преступника, я что-то начинаю недопонимать. Молодость всех нас без исключения пришлась на пору студенческих волнений, «великого отказа». Нас не увлекал спорт — собиралась группа не записанных ни в какие секции парней, и все занимались, чем хотели. Но раз так, что в случае чего может послужить моральной опорой? Человек — существо слабое, ему всегда необходимо на кого-то надеяться. Хорошо, если в такой ситуации ответ найдется сразу.