В аптеке царит полумрак, пропитанный запахами серы и линимента[14]. Кончики пальцев лысого фармацевта обрели ярко-оранжевый цвет от постоянного обращения с химикатами, а ногти огрубели и искривились; из-под закатанных рукавов рубашки выглядывает синий краешек старой татуировки.

– Неужели вы всерьез полагаете, что я стану беспокоить Бакстера такой ерундой? – вопрошает Самнер.

– Да он просто взбесится, когда увидит мой чертов счет. Я хорошо знаю Бакстера. Он – жалкий скряга.

– Выполните мой заказ, и все дела, – говорит Самнер.

Но фармацевт упрямо качает головой и вытирает ладони о свой покрытый пятнами фартук.

– Я не могу дать вам столько, – возражает он, показывая на лист бумаги, лежащий на прилавке. – И вот этого тоже. А если и дам, то мне никто не оплатит их. Я отпущу вам стандартную дозировку, и на этом все.

Самнер подается к нему, почти ложась грудью на отполированный до блеска прилавок.

– Я только что вернулся из колоний, – поясняет он, – из Дели.

Лысый фармацевт равнодушно передергивает плечами в ответ, после чего втыкает в ухо указательный палец правой руки и шумно скребет там.

– Знаете, я могу предложить вам трость для ходьбы, если хотите, – говорит он. – С рукояткой слоновой кости или китового уса, как пожелаете.

Оставив предложение аптекаря без ответа, Самнер отталкивается от прилавка и принимается разглядывать помещение, словно у него вдруг образовалась масса свободного времени и он решительно не представляет, как его убить. Боковые стены ломятся от полок со всевозможными пузырьками, флаконами и баночками с жидкостями, мазями и порошками. За прилавком висит большое, пожелтевшее от времени зеркало, в котором отражается лысина аптекаря. С одной стороны зеркала виднеется сложная конструкция, составленная из множества квадратных деревянных выдвижных ящичков с латунными ручками, а с другой приделаны несколько полок, на которых в мелодраматических или воинственных позах красуются чучела животных. Вот сипуха[15] пожирает полевую мышь, рядом барсук воюет с хорьком, а чуть дальше длиннорукого гиббона душит подвязочная змея.

– Это вы все сами сделали? – обращается к аптекарю с вопросом Самнер.

Немного помедлив, тот кивает головой.

– Я – лучший таксидермист[16] в городе, – говорит он. – Можете спросить кого угодно.

– А какого самого большого зверя вам довелось набивать? Самого крупного, я имею в виду. Ну, признавайтесь.

– Однажды я сделал чучело моржа, – напустив на себя небрежный вид, отзывается аптекарь. – Приходилось работать и с белыми медведями. Их привозят на кораблях из Гренландии.

– Вы набивали чучело белого медведя? – переспрашивает Самнер.

– Набивал.

– Целого медведя, будь я проклят, – с улыбкой восклицает Самнер. – Хотел бы я на него взглянуть, честное слово.

– Я сделал его так, что он стоял на задних лапах, – начинает распинаться перед ним лысый фармацевт, – а передними, с их жуткими когтями, он словно бы драл морозный воздух. Вот так, – он выставляет перед собой скрюченные руки с оранжевыми пальцами, а лицо его искажается в застывшей гримасе. – Я изготовил чучело для Фирбанка, богатенького урода, что живет в большом доме на Шарлотта-стрит. По-моему, оно до сих пор стоит у него в холле, рядом со стоячей вешалкой для шляп из китового зуба.

– А вам не хотелось бы изготовить чучело настоящего кита? – спрашивает Самнер.

Лысый аптекарь качает головой и смеется, настолько нелепой кажется ему сама мысль об этом.

– Чучело кита изготовить нельзя, – поясняет он. – Не говоря уже о размерах, что делает это решительно невозможным, они слишком быстро разлагаются. Кроме того, кому и для чего в здравом уме может понадобиться чучело целого кита?

Самнер кивает и вновь улыбается. Лысый аптекарь, явно представляя себе чучело кита наяву, коротко смеется.