Милая - Рене Карлино (2014)

Над стойкой висела доска, на которой незатейливым почерком моего отца были начертаны мелом названия напитков с их описанием. Единственным, что стиралось на протяжении многих лет, были цены. Я быстро прикинула стоимость самого первого капучино, поданного за этой стойкой. Возможно, пять центов. Времена определенно поменялись, цены изменились, и на стене появилось много новых фотографий, но, не считая этого, кафе осталось таким же, как прежде. Старые деревянные полы, потертые и щербатые, но их лелеяли так же, как столики, стулья, барную стойку, протянувшуюся у окна, выходящего на улицу. В тесном помещении к стойкому запаху цитрусового масла всегда примешивался аромат эспрессо.

Отец очень заботился о том, чтобы сохранять высокий статус и репутацию своего кафе. Помню, однажды, когда я отчищала деревянные перекладины стульев, он, подойдя ко мне, положил руку мне на плечо. Подняв голову, я заглянула в его глаза цвета карамели. В них играла улыбка.

– Помни о том, что нужно прятать поглубже свою гордость, душечка, но не сомневаться в том, что она по-прежнему жива, – сказал он. Скрученная вручную сигарета в уголке рта всегда придавала особый оттенок его хриплому и отрывистому голосу.

Работая в кафе, мне хотелось испытывать это чувство гордости, стараясь при этом смиренно поддерживать его репутацию, как учил меня отец, и хотя я не знала, какое будущее уготовано мне в кафе «У Келли», я не стала бы бесчестить его память, позволив развалиться делу его жизни. Я решила, что буду трудиться как в дневную смену, так и после закрытия, тогда как Марта и Шейл будут работать через день. Дженни, единственная сотрудница кафе, работающая по найму, будет подменять их, и, таким образом, в кафе все время будут работать двое. Дженни работала в кафе уже несколько лет, она была на два года старше меня, и каждый раз, когда я приезжала в Нью-Йорк, мы возобновляли наши непринужденные дружеские отношения.

Прошло не меньше месяца, прежде чем я освоилась с заведенным в кафе порядком. Я начала узнавать клиентов. Несколько раз в неделю по утрам в кафе заходил Джо со своими братьями, обычно занимая столик в углу. Я часто ловила себя на том, что стою неподалеку и, не стыдясь, подслушиваю их веселые разговоры. От знакомого едва заметного ирландского акцента у меня теплело на душе.

– Кто-то специально заказал такую музыку? Такое старье? Такое дерьмо? – недоверчиво спросил Пэдди, обращаясь к Джо однажды утром во вторник.

– Думаю, да, Пэдди.

– И она сыграла ее? Она что, дура?

– Все тридцать три года, которые я хожув этот танцклуб, Пэдди, она каждое воскресенье бывает там и играет одну и ту же музыку вплоть до прошлой недели. Должно быть, кто-то просит ее об этом. Она не дура – она просто не понимает.

– Она знает английский?

– Знает.

– Ну, так как же ты это объяснишь?

– Она не понимает двух вещей – если ты играешь красивую музыку, люди танцуют и приходят снова, а если ты играешь эту чушь собачью, люди уходят.

– Поясни ей на другом примере, Джо, чтобы помочь понять. Допустим, можно сказать, что, если еда ужасная, никто не будет ее есть.

– Еда мне вообще-то нравится. Я люблю брокколи и люблю тушеное мясо, – сухо пробормотал Джо.

Пэдди озадаченно, но с интересом посмотрел на Джо.

– Тебе нравятся спагетти с фрикадельками?

В дверь кафе с позвякивающим колокольчиком, пританцовывая, вошла Дженни, как ненормальная размахивая рекламной листовкой, что моментально отвлекло меня от Пэдди и Джо.

– Слушай, слушай, вчера вечером к нам зашел классный парень и попросил меня повесить вот это, но я забрала ее себе. – Это была очень простенькая рекламная листовка, сообщающая о том, что в пятницу вечером в баре под названием «Депо» будут выступать три музыкальные группы. Первые две были мне неизвестны, но я напряглась, когда увидела, что внизу указана группа «Ivans». Боюсь, популярной ее не назовешь. – Хочешь пойти со мной? – спросила Дженни с глупой улыбкой.