Дама с рубинами. Синяя борода - Евгения Марлитт (1885, 1866)

Как переменился папа! Раньше они проводили целые часы у него наверху; он катал их на спине, показывал и объяснял картинки, рассказывал сказки, делал бумажные кораблики, а теперь? Теперь, когда они приходили, он все бегал взад-вперед по комнате, часто смотрел на них сердито, говорил, что они ему мешают, и отправлял вниз. Иногда он забывал о присутствии детей, хватался за голову, топал ногами, потом, опомнившись, совал им в руки и карманы сладости и приказывал уходить, так как ему надо писать, много писать. Глупое писание, уже от этого одного оно всякому опротивеет!

Вследствие неприятных мыслей и особенно полного ненависти заключения перо было глубоко всажено в чернильницу, и на бумаге появилась громадная клякса.

– Ах ты, несчастная! – побранила ее, поспешно подходя, тетя Софи.

Промокательная бумага была под рукой, но, когда стали искать перочинный ножик, прежде чем тетя Софи успела что-либо сообразить, девочка уже выбежала из комнаты, чтобы попросить у папы его ножик.

Через несколько мгновений она стояла в сильном смущении наверху, около его комнаты.

Дверь была заперта, ключ вынут, и через замочную скважину девочка могла видеть, что никто не сидел на стуле за письменным столом. Что же это такое? Значит, папа сказал неправду, что ему надо много писать? Он вовсе не писал, его даже не было дома!

Девочка осмотрелась в обширной галерее: она была ей хорошо знакома, но в эту минуту показалась какой-то новой, другой. Она часто бегала и играла тут с Рейнгольдом, но никогда не бывала здесь одна.

Теперь же Маргарита оказалась в одиночестве, около нее не было маленького брата, который бы оттаскивал ее назад за юбку или испуганно кричал, чтобы она вернулась.

Она шла все дальше по коридору и только хотела остановиться перед одним из шкафов, как вдруг явственно услышала, будто кто-то поворачивает дверную ручку совсем рядом с ней. Малютка прислушалась, с радостным удивлением приподняла плечи, тихонько рассмеялась и скользнула в темное место между двумя шкафами, откуда наискосок была видна дверь в противоположной стене. Интересно будет посмотреть, какие глаза сделает тетя Софи, когда она ей расскажет, что это было вовсе не солнце. Тогда наконец она поверит Гретель, что то была Эмма, – как она ни притворяется, что боится, а все ж таки это она была там, в комнате. Ее надо напугать, да хорошенько, ей будет поделом.

В эту минуту дверь неслышно отворилась и с ее высокого порога на пол коридора ступила маленькая ножка, потом кто-то весь в белом скользнул в узкую щель приоткрытой двери.

Правда, не было видно ни белого фартука с нагрудником, ни кокетливо подобранного платья горничной с оборками – фигура была с головы до ног окутана густой вуалью, обшитый кружевом край которой волочился даже по полу. Но это все же была Эмма, желавшая всех напугать, – у нее были такие маленькие ножки в хорошеньких башмачках с высокими каблучками и бантиками. Броситься на нее! Вот будет славно!

Ловко, как котенок, девочка выпрыгнула из своей засады, помчалась за поспешно удаляющейся фигурой, набросилась на нее сзади всей тяжестью своего тела и обхватила обеими руками, причем правая ручка сквозь вуаль попала в мягкие волны падающих ниже талии волос. Маргарита крепко вцепилась в них и так грубо дернула в наказание за глупую шутку, что закутанная голова пригнулась к спине.

Раздался испуганный и вслед за тем жалобный крик боли. Потом все случилось с такой поразительной быстротой, что малютка никогда впоследствии не могла дать себе в этом отчет. Она почувствовала только, что ее схватили, резко встряхнули, потом ее маленькое тельце было отброшено, словно мячик, на довольно большое расстояние, почти к началу коридора.