Дело о пеликанах - Джон Гришэм (1992)

– Конечно, но обработанный и чистый.

– Я оставлю его в Далласе, вскоре после полуночи. Я хочу, чтобы он был уничтожен, о’кей? – Его английский был безупречен.

– Да. Я имею такие указания, – быстро и с подобострастием ответил Шнеллер.

– Это очень важно, о’кей? Я собираюсь бросить пушку в машине. Пушки оставляют после себя пули, а машины засвечиваются среди людей, поэтому важно полностью уничтожить автомобиль и все в нем находящееся. Понятно?

– Я имею такие указания, – повторил Шнеллер, не оценив эту лекцию, поскольку не был новичком в мокрых делах.

Камель сел на край кровати.

– Четыре миллиона получены неделю назад, с опозданием на один день, смею заметить. Сейчас я в Колумбии, поэтому хочу получить следующие три.

– Они будут переведены до полудня. Таков был договор.

– Да, но я сомневаюсь в этом. Вы опоздали на день, помните?

Это вызвало раздражение у Шнеллера, и поскольку наемный убийца находился в другой комнате и не собирался появляться из нее, он мог позволить этому раздражению прорваться наружу.

– Это вина банка, а не наша.

Теперь разозлился Камель.

– Прекрасно. Я хочу, чтобы вы и ваш банк перевели три миллиона на счет в Цюрихе, как только в Нью-Йорке начнется рабочий день. Это будет примерно через два часа. Я проверю.

– О’кей.

– И я не хочу иметь никаких проблем, когда работа будет закончена. Через сутки я буду в Париже и оттуда отправлюсь прямо в Цюрих. Мне бы хотелось, чтобы деньги ждали меня там.

– Они будут там, если дело будет сделано.

Камель усмехнулся про себя.

– Дело будет кончено к полуночи, мистер Шнеллер, если ваша информация верна.

– На настоящий момент она верна. И сегодня никаких изменений не предвидится. Наши люди находятся на местах. Все, что вы просили, в чемоданах: карты, схемы, расписания, инструменты и приспособления.

Камель взглянул на чемоданы позади себя и потер глаза рукой.

– Мне нужно поспать, – пробурчал он в трубку, – я не спал целые сутки.

Шнеллер не нашелся что ответить. У них было достаточно времени, и если Камель хочет поспать, он может это сделать. Несмотря на то что они платили ему десять миллионов.

– Может быть, вы хотите есть? – спросил Шнеллер неловко.

– Нет. Позвоните мне через три часа, ровно в десять тридцать.

Он положил трубку и вытянулся на кровати.

На второй день сессии суда улицы опустели и притихли. Судьи слушали бесконечные выступления адвокатов по различным делам. Большую часть их Розенберг спал. Он ненадолго возвратился к жизни только тогда, когда главный прокурор из Техаса взялся утверждать, что некий приговоренный к смертной казни заключенный должен быть вначале приведен медициной в состояние здравого рассудка, прежде чем ему сделают смертельную инъекцию.

– Если он душевнобольной, то как можно подвергать его смертной казни? – спросил Розенберг озадаченно.

– Очень просто, – сказал техасский прокурор, – его заболевание поддается лечебному воздействию, поэтому ему делают небольшой укол, чтобы привести в здравый ум, а затем делают другой укол, чтобы убить. Все прекрасно и в соответствии с конституцией.

Розенберг возмущался и куражился какое-то время, а затем стал скисать. Его маленькое кресло-коляска было гораздо ниже массивных кожаных тронов его коллег. И он в нем имел довольно жалкий вид. Когда-то он был тигром, безжалостно устрашавшим и вившим веревки даже из самых изворотливых адвокатов. Но все это было в прошлом. Теперь же он перешел на несвязное бормотание и вскоре отключился вовсе. Главный прокурор бросил на него насмешливый взгляд и продолжил свою речь.

В ходе последнего в этот день слушания по безнадежному делу о десегрегации Розенберг начал похрапывать. Главный судья Рэнниен свирепо глянул вниз, и Джейсон Клайн, старший помощник Розенберга, понял намек. Он медленно выкатил коляску из зала суда и быстро повез ее по служебному коридору.