Сталинград - Энтони Бивор (1998)

Во взводах шутили и подтрунивали друг над другом, но шутки редко были злыми. Кроме того, как это ни удивительно, нечасто можно было услышать пошлость. Бойцы говорили о женщинах только тогда, когда у них было «особое настроение», то есть после «наркомовских» 100 граммов или чувственных песен, вызывавших прилив сентиментальности. В каждой роте имелся по крайней мере один гармонист. Любимой песней красноармейцев под Сталинградом стала «Землянка», русский аналог «Лили Марлен», отличавшаяся такой же плавной мелодией. Эту чарующую песню, написанную предыдущей зимой Алексеем Сурковым, первоначально осудили как идеологически слабую – в «Землянке» усмотрели крайне пессимистический настрой. Однако у солдат на передовой песня пользовалась такой популярностью, что политработникам приходилось закрыть на «настрой» глаза.

Бьется в тесной печурке огонь,

На поленьях смола как слеза.

И поет мне в землянке гармонь

Про улыбку твою и глаза.

Про тебя мне шептали кусты

В белоснежных полях под Москвой,

Я хочу, чтоб услышала ты,

Как тоскует мой голос живой.

Ты сейчас далеко-далеко,

Между нами снега и снега.

До тебя мне дойти нелегко,

А до смерти – четыре шага.

Пой, гармоника, вьюге назло,

Заплутавшее счастье зови.

Мне в холодной землянке тепло

От твоей негасимой любви.

В 6-й армии, окруженной в «котле», поддерживалась жесткая дисциплина. Тем временем Гитлер, в стремлении укрепить преданность своих военачальников, расщедрился на награды и звания. Паулюс, в частности, был произведен в генерал-полковники.

Для простых солдат главным утешением стало обещание фюрера сделать все возможное для того, чтобы прорвать окружение. Генерал Штрекер, например, был убежден в том, что солдаты почти не жаловались на резкое уменьшение продовольственных пайков потому, что были уверены – скоро их спасут. Во время одного из посещений Штрекером передовой солдат, услышав вдалеке залпы артиллерийских орудий, сказал ему: «Прислушайтесь, господин генерал! Несомненно, это приближаются наши спасители».[704] На Штрекера эти слова произвели сильное впечатление. «Вера простого немецкого солдата согревает сердце», – сказал он, вернувшись в свой штаб.

Офицеры, настроенные антинацистски, тоже не могли поверить в то, что Гитлер бросит 6-ю армию в беде. Они говорили, что это станет слишком сильным ударом по престижу режима и крайне негативно повлияет на настроения в Германии. А еще ощущение того, что скоро положение изменится к лучшему, усиливало приближение Рождества и Нового года. Даже скептик Гроскурт стал оптимистом. «Все выглядит не так уж уныло, – писал он в эти дни, – и можно надеяться, что мы сорвемся с крючка».[705] И все же он по-прежнему называл Сталинград Schickstaslsstadt – судьбоносным городом. Или роковым.

Глава 18

«Манштейн идет!»

В конце первой недели декабря повалил сильный снег. Балки занесло сугробами. Тем, кто жил в пещерах, вырытых в их стенах, пришлось потрудиться, чтобы выбраться наружу. Горючего для танков и машин почти не осталось, а лошади, таскавшие подводы с продуктами, настолько отощали, что у них не хватало сил даже для того, чтобы подняться на самый пологий склон. Капеллан 113-й пехотной дивизии Альтман вспоминал об этом так: «Я не мог долго сидеть в телеге, пришлось слезть с нее. Лошадь была настолько изможденной, что еле тащила повозку».[706]