Отступник - Робин Янг (2012)

Дойдя до развилки слабо освещенного унылого коридора, он повернул за угол. У дверей комнаты Ральфа стоял какой-то человек. Помяни черта, он и появится. Это был Роберт Брюс собственной персоной. Выругавшись себе под нос, Эймер поспешно отступил обратно за угол. Выждав некоторое время, он услышал, как скрипнула дверь. Осторожно выглянув из‑за угла, он увидел, как Брюс входит в комнату. Ему показалось, что изнутри донеслось чье-то изумленное восклицание. Раздумывая, а не стоит ли ему прервать их встречу, он вдруг с удивлением увидел, что мгновением позже из двери выскользнула некая женщина. Это была леди Джоан.

Дочь Эдуарда придерживала на груди мантию. Направляясь в его сторону, она накинула на голову капюшон, но Эймер успел заметить ее распущенные волосы, разметавшиеся по плечам, и прозрачную ночную сорочку под мантией. Он юркнул за угол, когда она подошла к нему вплотную, и прижался к стене, но беспокойство его оказалось напрасным. Проходя мимо, Джоан низко опустила голову. На мгновение он увидел ее раскрасневшиеся щеки, а потом она скрылась из виду. Когда Эймер оглянулся, дверь комнаты Ральфа уже закрылась.

Глава тридцать третья

Восточное побережье, Шотландия 1304 год

Над побережьем Шотландии низко висела луна. Для Джеймса Дугласа это был маяк, освещавший ему путь домой. Он обвел взглядом утесы и укрытые снегом холмы за ними, и глаза его засияли при виде родины, с которой он расстался семь долгих лет назад.

Тогда он был худеньким, как щепка, двенадцатилетним подростком, едва способным держать в руке клинок. Сейчас, когда ему исполнилось девятнадцать, он вытянулся и возмужал, превратившись в молодого человека, и обзавелся мускулами, обретенными в результате муштры, которой подверг его дядя. На подбородке у него топорщился первый пушок, такой же темный, как и волосы цвета воронова крыла.

– Все так, как ты помнишь?

Джеймс с усилием оторвал взгляд от утесов и увидел, что на него смотрит Уильям Ламбертон. Епископ Сент-Эндрюсский кутался в черную накидку, прикрыв капюшоном тонзуру. Глаза его поблескивали в предрассветном сумраке, один – льдисто-голубой, другой – жемчужно-белый.

– Нет, ваше преосвященство, – ответил Джеймс по-французски, и его звонкий и чистый голос заглушил плеск весел. – Здесь стало еще красивее.

– Советую вам не питать напрасных надежд, мастер Джеймс. – Это заговорил Инграм Умфравилль, неподвижно сидевший на скамье между гребцами, и в воздухе заклубился пар его дыхания.

Джеймс посмотрел на него. Умфравилль вместе с Ламбертоном и Джоном Комином был одним из трех хранителей Шотландии. Джеймса представили ему еще в Париже, когда они садились на корабль у берегов Сены. Он не понравился ему с первого взгляда, и двухнедельное путешествие – пока они пробирались через английскую блокаду в Ла-Манше – отнюдь не улучшило этого впечатления.

– Это – не та Шотландия, которую вы знали, – угрюмо добавил Умфравилль. – За годы войны она изменилась до неузнаваемости.

– А мне она кажется той же самой, – заметил Ламбертон, глядя на береговую линию.

Джеймс подошел и сел рядом с епископом. Он познакомился с Лабмертоном всего три месяца назад, но уже чувствовал, что успел достаточно хорошо узнать его за это время, как, впрочем, и Умфравилля. Епископ был немногословен и говорил редко, но метко. Для своего сана он был еще очень молод, Джеймс решил, что ему вряд ли намного больше тридцати. Ламбертон был этаким живчиком, обладал острым умом и голосом, к которому прислушивались, стоило ему заговорить. Джеймс моментально проникся к нему искренней симпатией. Еще и потому, что Ламбертон, единственный из всех его знакомых, поклялся сделать то, чего боялись остальные. Он пообещал юноше, что поможет ему вернуть родовые земли.