Фавориты Фортуны - Колин Маккалоу (1993)

Лепид тоже был бледен и дрожал, но причиной его ужаса был вовсе не монстр, прятавшийся в Сулле. Он думал о своей любимой Аппулее, на которой был женат уже много лет, которая была отрадой его сердца, матерью его сыновей. Она была дочерью Сатурнина – человека, который действительно хотел провозгласить себя царем Рима. Почему Сулла упомянул о ней в этой ужасной вспышке гнева? Что он сделает, когда станет диктатором?

Уставшие до смерти от гражданских войн, экономической депрессии, от многочисленных легионов, без конца марширующих взад-вперед по всей Италии, центуриатные комиции проголосовали за закон, согласно которому Луций Корнелий Сулла назначался диктатором на неопределенный срок. Внесенный на рассмотрение на contio в шестой день ноября, lex Valeria dictator legibus scribundis et rei publicae constituendae был утвержден в двадцать третий день ноября. За это время никаких уточнений внесено не было. Поскольку он фактически предоставлял Сулле неограниченную власть, а также санкционировал его неприкосновенность, уточнений и не требовалось. Что бы Сулла ни захотел постановить или сделать, он мог все.

Многие в городе ожидали, что он разовьет бурную деятельность, как только его назначение диктатором будет озвучено. Но Сулла не предпринимал ничего, пока назначение не было утверждено спустя три нундины, в соответствии с lex Caecilia Didia.

Остановившись в доме, принадлежавшем Гнею Домицию Агенобарбу, бежавшему в Африку, Сулла, казалось, погрузился в безделье. Он только все время бродил по городу. Его собственный дом был сожжен после того, как Гай Марий и Цинна захватили Рим. Он ходил через Гермал, северо-западный склон Палатинского холма, на оставшееся от его дома пепелище, медленно ворошил палкой кучи камней, смотрел поверх Большого цирка на восхитительные очертания Авентинского холма. В любое время дня, от рассвета до сумерек, его можно было увидеть стоящим одиноко на Римском форуме, смотрящим на Капитолий, или на статую Гая Мария в полный рост возле ростры, или на какую-нибудь другую среди многочисленных статуй Гая Мария меньших размеров, или на здание сената, или на храм Сатурна. Сулла гулял по берегу Тибра от большого рынка в порту Рима до Тригария, где плавали молодые люди. Он доходил от Римского форума до каждых из шестнадцати ворот Рима. Он поднимался по одной улице и спускался по другой.

Ни разу он не продемонстрировал страха за свою жизнь, ни разу не попросил друга сопровождать его, не говоря уже о том, чтобы взять с собой телохранителя. Иногда на нем была тога, но большей частью он просто кутался в просторный удобный плащ: зима началась рано и обещала быть холодной, как и в прошлом году. А один раз, в жаркий не по сезону день, Сулла брел по Риму, одетый лишь в тунику, и можно было видеть, какой же он маленький, хотя люди помнили, что прежде Луций Корнелий был среднего роста и хорошего телосложения. Но он усох, ссутулился и шаркал ногами, как восьмидесятилетний старик. Дурацкий парик был всегда на нем. И теперь, когда он следил за состоянием своего лица, он снова начал красить сурьмой белесые брови и ресницы.

А когда прошли первые восемь дней ожидания ратификации назначения диктатора, свидетели его гневного выпада в сенате начали чувствовать себя получше и уже отзывались об этом гуляющем старике с некоторым презрением – так коротка память…

– Он – пародия! – фыркнув, сказал Гортензий Катулу.

– Кто-нибудь убьет его, – сказал Катул, которому все надоело.

Гортензий хихикнул:

– Или он сам свалится на улице от апоплексического удара! – Он схватил руку зятя, придерживавшую тогу. – Ты знаешь, не могу понять, почему я так испугался тогда! Он здесь, но его здесь нет. В результате, как ни странно, у Рима так-таки и нет хозяина! Он ненормальный, Квинт. У него старческое слабоумие!