Масонство культура и русская история Историко-критические очерки - Острецов Виктор Митрофанович (1998)

В истории уже бывали примеры, когда общество достигало высоких показателей по части эстрады и пропагандистской клоунады в цирковых этюдах на тему о «золотом веке», а население вырождалось, служить в армии становилось некому и оно самым простым образом вымирало. Пример Римской империи не оставляет сомнений на этот счет, как и наш собственный. Чем сильнее становилась централизация власти, чем помпезнее официальный культ поклонения государству, как некоей святыне, ради которой человек живет, чем строже следили за поклонением гению императора, тем меньше матери рожали детей, тем больше становилось любителей наслаждений, количество поклонников «Вакха и Венеры» росло, космополитизм как следствие высокого гуманизма ширился и затоплял все холмы Рима, а государство агонизировало — и рухнуло. В сущности, так же рухнула и царская Россия под напором еврейского либерализма и гуманизма.

Идеалы Морелли наиболее полно пытались воплотить в жизнь иезуиты в Парагвае в XVIII веке, но индейцы просто перестали работать и заводить семьи. Морально-политическое воспитание отнимало и там много времени, а толку от него было все меньше и меньше. Когда на территорию этого казарменно-коммунистического рая попали наконец те, кто смог написать об увиденном, то картина вырождения народа была самой удручающей. Насилие над личностью и моральное разложение общества, отсутствие высокого идеала никогда не могло и не сможет дать ничего, кроме вырождения и смерти.

По части морали демократическое общество еще во времена отдаленные обнаружило великое сродство с великими греками. К их примерам обращалось масонское просветительство с далеких веков. На них ссылался Новиков, как мы помним... «великое наследие греков»! Надо признать величие этих последних, которые из рабовладельческого далека видели демократическое сегодня, всячески нам помогая по части житейской мудрости. Ну, например: «Хорошо прожил тот, кто хорошо спрятался». Или: «то истинно, что приносит пользу». Больше всего импонирует Фразимах. Он сплеча рубанул, и все поставил на свои места: «Справедливость есть не что иное, как полезное для сильнейшего». Платоновский Калликл тоже не отставал и, основываясь на тех же посылах, что и все борцы с «предрассудками», религиозными и нравственными, выразил свое жизненное кредо прямо Сократу в лицо: «Кто хочет прожить правильно... должен исполнять любое свое желание. Но, конечно, большинству это недоступно, и потому толпа поносит таких людей, стыдясь, скрывая свою немощь, и объявляет своеволие позором, и... старается поработить лучших по природе: бессильная утолить собственную жажду наслаждений, она восхваляет воздержность и справедливость — потому что не знает мужества (...). Ты уверяешь, Сократ, что ищешь истину, так вот тебе истина: роскошь, своеволие, свобода — в них добродетель, и счастье, разумеется, если обстоятельства благоприятствуют, а все прочее, все ваши звонкие слова и противные природе условности — вздор, ничтожный и никчемный!» (Платон, «Горгий»).

Вот, собственно, бытовой идеал демократии и этические нормы ее вождей без всяких прикрас.

В подмогу будущим диктаторам Протагор, еще один великий идеолог античных премудростей, завещал нам ценное теоретическое наследство: «То, что представляется каждому государству справедливым и прекрасным, то и является таковым для него, пока оно таковым считается».

Очень тонкий совет чиновникам всех времен и народов дал некто Антифонт: «...Наиболее полезное для себя употребление сделает человек в том случае, если при наличии свидетелей будет высоко ставить закон, а в отсутствии же свидетелей — веления природы. Действительно, веления закона надуманы, тогда как велениям природы присуща внутренняя необходимость...»