Все по местам - Сесил Форестер (1937)

– Завтра утром я вам покажу, что значит приказ. И вам тоже, Пул. Где сержант морской пехоты?

– Здесь, сэр.

– Хорошо вы сторожите, раз у вас люди разбегаются. Для чего все эти пикеты?

Сержанту нечего было ответить. Неопровержимые свидетельства недосмотра были налицо, оставалось только застыть по стойке «смирно».

– Мистер Симмондс поговорит с вами завтра утром, – продолжал Хорнблауэр. – Не думаю, чтоб вам и дальше пришлось носить нашивки на рукаве.

Хорнблауэр сурово обозрел десант. Его яростный нагоняй заставил всех сникнуть и присмиреть. Он вдруг сообразил, что добился этого, ни единым словом не извинив испано-американское правосудие. Гнев его сразу пошел на убыль. Он повернулся к Эрнандесу, который галопом подскакал на низкорослой лошадке и вздыбил ее, столбом поднимая песок.

– Эль Супремо приказал вам напасть на моих людей? – Хорнблауэр дал свой первый бортовой залп.

При имени Эль Супремо Эрнандеса передернуло.

– Нет, капитан, – сказал он.

– Полагаю, Эль Супремо будет недоволен, – продолжал Хорнблауэр.

– Ваши люди пытались освободить приговоренного к смерти преступника, – сказал Эрнандес наполовину упрямо, наполовину извиняясь. Он явно не уверен в себе и не знает, как Альварадо отнесется к случившемуся. Хорнблауэр, продолжая говорить, старался, чтоб в его голосе по-прежнему звучала сталь. Насколько он знал, никто из англичан не понимает по-испански, и (теперь, когда дисциплина восстановлена) полезно показать команде, что он полностью на ее стороне.

– Из этого не следует, что ваши люди могут убивать моих, – сказал он.

– Они злы, – сказал Эрнандес. – Их обобрали, чтоб раздобыть для вас провиант. Тот человек, которого ваши матросы пытались освободить, приговорен за попытку утаить своих свиней.

Эрнандес сказал это укоризненно и с некоторым даже гневом. Хорнблауэр хотел пойти на мировую, но так, чтоб не задеть чувства своих людей. Он намеревался отвести Эрнандеса в сторонку и заговорить помягче, но не успел, потому что внимание его привлек всадник, во весь опор скачущий вдоль берега залива. Он махал широкополой соломенной шляпой. Все глаза обратились на него. По виду это был обычный пеон-индеец. Задыхаясь, он выкрикнул:

– Корабль… корабль приближается! От волнения он перешел на индейскую речь, и дальнейшего Хорнблауэр не понял. Эрнандесу пришлось перевести.

– Этот человек дежурил на вершине горы, – сказал он. – Он говорит, что видел паруса корабля, который идет к заливу.

Он быстро задал один за другим несколько вопросов. Дозорный отвечал кивками, жестами и потоком индейских слов.

– Он говорит, – продолжал Эрнандес, – что прежде часто видел «Нативидад» и уверен, что это тот корабль, и что он, без сомнения, направляется сюда.

– Как он далеко? – спросил Хорнблауэр. Эрнандес перевел.

– Далеко, лиг семь или даже больше. Он идет с юго-запада – от Панамы.

Хорнблауэр в глубокой задумчивости потянул себя за подбородок.

– До захода морской бриз будет подгонять его, – пробормотал он себе под нос и поглядел на солнце. – Это час. Еще через час задует береговой бриз. В крутой бейдевинд он сможет идти тем же курсом. В заливе он будет к полуночи.

Идеи и планы роились в его мозгу. Вряд ли корабль подойдет в темноте – Хорнблауэр знал испанское обыкновение убирать на ночь паруса и нелюбовь к сложным маневрам кроме как в наиболее благоприятных условиях. С другой стороны… Он пожалел, что ничего не знает об испанском капитане.

– Часто ли «Нативидад» заходил в залив? – спросил он.

– Да, капитан, часто.

– Его капитан – хороший моряк?

– О да, капитан, очень хороший.

– Кхе-хм, – сказал Хорнблауэр. Мнение человека сухопутного о том, насколько искусен капитан фрегата немногого, конечно, стоит, но это хоть какая-то зацепка.