Все по местам - Сесил Форестер (1937)

Топ мачты медленно полз вверх. Хорнблауэр, просчитывая натяжение тросов и силу противодействия, понял, что приближается критический момент – момент, когда гардели не смогут больше поднять мачту, и ее придется вытягивать бакштагами. Следующие несколько минут были самыми сложными: мачту предстояло лишить поддержки строп. Гардели надо было отцепить от брашпиля и их работу довершить бакштагами. Наклонную временную мачту и вертикальный обломок обкрутили двумя канатами. Матросы готовы были по мере подъема мачты шпилевыми вымбовками закручивать их, как жгуты. Но пока бакштаги располагались под механически невыгодным углом и, попытайся команда поднять мачту непосредственно с помощью лебедки, конечно, не выдержали бы приложенного к ним напряжения.

Надо было воспользоваться движениями судна. Хорнблауэр тщательно наблюдал эти движения, призывая матросов ждать, пока корабль прыгал и мотался из стороны в сторону. И вот, нос оторвался от пенного моря и начал уверенно подниматься к небесам. Теперь надо было заставить матросов у брашпиля, у жгутов и строп враз начать и враз остановиться, как только нос вновь пошел вниз и тросы опять напряглись. Дважды Хорнблауэру это удавалось, потом удалось и на третий – хотя на третий раз неожиданная волна приподняла корму «Лидии» и чуть не погубила все дело.

Четвертый раз решил все. Мачта стояла теперь почти вертикально, так что натяжение вант и бакштагов было приложено под механически выгодным углом. Теперь можно было их выбирать, не обращая внимания на движения судна. Оставалось как следует закрепить ванты и бакштаги, временную мачту надежно соединить фишами с обломком – самое трудное было позади. Хорнблауэр, изнемогая от усталости, оперся на поручни, дивясь, как его железные подчиненные находят силы кричать «ура», доканчивая работу.

Он увидел рядом с собою Буша. У того голова была обмотана окровавленной тряпкой – мачта, падая, рассадила ему лоб.

– Позвольте сказать, сэр, это было сделано великолепно, – произнес Буш.

Хорнблауэр пристально посмотрел на него. Он знал свои слабости и поздравления всегда выслушивал с опаской, словно ожидая подвоха. Но Буш, как ни удивительно, был совершенно искренен.

– Спасибо, – неохотно ответил Хорнблауэр.

– Поднять мне стеньгу и реи, сэр?

Хорнблауэр снова взглянул на горизонт. Шторм все бушевал, и только серое пятнышко на горизонте указывало положение «Нативидада», тоже сражавшегося с ветром. Никакой надежды прибавить парусов, никакой надежды возобновить бой, пока противник не очухался. Эту горькую пилюлю надо проглотить. Легко вообразить, что скажут во флотских кругах, когда прочтут его рапорт. Фраза «судно получило сильные повреждения и ввиду сильного шторма не могло возобновить преследование» вызовет снисходительные усмешки и понимающие кивки. Это – избитое оправдание, вроде неотмеченного на карте рифа, на который списывают навигационные огрехи. Трусость, вот как это назовут – за десять тысяч миль отсюда никто не сможет оценить силу шторма. Он мог бы отчасти снять с себя ответственность, если бы попросил Буша высказать свое мнение и потрудиться письменно его зафиксировать, но это значило бы обнаружить свою слабость перед подчиненным.

– Нет, – сказал он без всякoгo выражения. – Пока погода не улучшится, мы останемся в дрейфе.

В налитых кровью глазах Буша мелькнуло восхищение. Буш был прав, восхищаясь капитаном, который без долгих слов принял решение, так близко затрагивающее его доброе имя. Хорнблауэр заметил это, но, по своему проклятому складу характера, не смог правильно истолковать.

– Есть, сэр, – сказал Буш. Нахмуренный лоб капитана подсказал ему, что не следует продолжать разговор. Однако он не удержался и добавил: – Раз так, сэр, почему бы вам не отдохнуть? Вы выглядите смертельно усталым, сэр, честное слово. Позвольте мне послать матросов – пусть отгородят вам занавеской место в кают-компании.