Все по местам - Сесил Форестер (1937)

Может быть, сама эта задержка и подготовила развязку, ибо Хорнблауэр тревожился, как бы заход на Св. Елену не привел к нежелательным переменам на борту «Лидии». С другой стороны, это должно было случиться, и просто по совпадению произошло именно в тот вечер. Совпадением было то, что Хорнблауэр вошел в неосвещенную главную каюту, когда думал, что леди Барбара на палубе. Совпадением было, что его рука задела ее голую руку. Они столкнулись между столом и сундуком. Он извинился за вторжение. Она оказалась в его объятиях. Они поцеловались раз, другой. Она положила руку ему на плечо и коснулась шеи. Головы у них закружились. Тут корабль накренился, и она упала на сундук. Она улыбнулась, он опустился рядом с ней на колени и прижался головой к ее груди. Они целовались, целовались, я не могли нацеловаться. Она называла его ласковыми словами, слышанными в детстве от няньки – ей еще не приходилось говорить ласковые слова.

– Дорогой мой, – шептала она. – Мой славный. Мой малыш.

Так трудно было подобрать слова для своей любви.

– У тебя такие красивые руки, – сказала она, расправляя его руку на ладони и перебирая длинные тонкие пальцы. – Я полюбила их с самой Панамы.

Хорнблауэр всегда считал, что руки у него костлявые и уродливые; на левом мизинце у него было черное пороховое пятно – память о захвате «Кастильи». Он посмотрел на леди Барбару, думая, что она шутит, а когда понял, что нет, смог только поцеловать ее – так ждали поцелуев ее губы. Просто чудо, что она хочет его поцелуев. Их вновь охватила страсть.

Вошла Геба. Они отпрянули друг от друга, вернее, Хорнблауэр вскочил и замер, смущенный и натянутый, как струна. Геба лукаво улыбнулась. Хорнблауэр был в ужасе: капитана застали забавляющимся с женщиной на боевом корабле. Это противоречит Своду Законов Военного Времени – хуже того, это постыдно, опасно, подрывает дисциплину. Леди Барбара ничуть не смутилась.

– Выйди, Геба, – сказала она спокойно. – Ты мне пока не нужна.

И она опять повернулась к Хорнблауэру, но чары были разрушены. Хорнблауэр увидел себя в новом свете: он исподтишка затаскивает в койку пассажирку. Он побагровел, злясь на себя, и уже гадал, что из их влюбленного воркованья слышали вахтенный офицер и рулевой в открытый световой люк.

– Что нам делать? – слабо спросил он.

– Делать? – повторила она. – Мы любим друг друга. Весь мир – наш. Мы можем делать, что захотим.

– Но… – сказал он снова, – но…

Он хотел бы в нескольких словах объяснить ей свое запутанное положение. Он хотел бы объяснить, как страшится плохо скрываемой насмешки Джерарда и совершенно бестактной тактичности Буша, и что капитан корабля вовсе не хозяин себе, как это представляется ей. Но это было безнадежно. Он запинался, отводя глаза, и слабо сжимал руки. Он забыл все практические детали, которые продумывал в своих безумных грезах. Она взяла его за подбородок и повернула лицом к себе.

– Милый, – сказала она, – что тебя тревожит? Скажи мне, милый.

– Я женат, – он избрал самый трусливый путь к отступлению.

– Я знаю. Неужто это помешает… нам?

– Кроме того… – начал он и вновь сжал руки в безуспешной попытке выразить обуревавшие его сомнения. Она еще немного поступилась своей гордостью.

– Геба будет молчать, – сказала она мягко. – Она меня боготворит. Она не проболтается.

Она увидела выражение его лица и резко встала. Ее аристократическая гордость была уязвлена. Как ни завуалировано было ее предложение – она предложила и ее отвергли. Она испытывала холодную ярость.

– Будьте любезны, капитан, – сказала она, – откройте мне дверь.