Битва за Рим (Венец из трав) - Колин Маккалоу (1991)

— А я столько раз видела тебя за много лет!

— Польщен, если увиденное пришлось тебе по сердцу.

Она прижалась к его плечу.

— Я влюбилась в тебя, когда мне было шестнадцать лет.

— Как привередливы боги! — воскликнул он. — Если бы я хоть раз поднял глаза и увидел тебя, то не покладал бы усилий, пока ты не стала бы моей женой. У нас народилась бы куча детей, и мы не оказались бы в таком ужасном положении.

Они инстинктивно стиснули друг друга в объятиях, чувствуя одновременно наслаждение и горечь.

— Какой ужас! Вдруг они узнают? — прошептала она.

— Согласен.

— Это несправедливо.

— Тоже согласен.

— Они не должны узнать о нас, никогда, слышишь, Марк Порций?

Он поморщился:

— Мы должны гордиться нашей любовью, а не стыдиться ее.

— Мы и так гордимся, — серьезно ответила Ливия Друза. — Пусть сложившиеся обстоятельства корежат все на свой лад, я все равно горда.

Он сел и обхватил руками колени.

— Я тоже горд.

После этого он снова обнял ее и не выпускал, пока она не оттолкнула его, потому что ей хотелось рассмотреть его чудесное сложение, его длинные руки и ноги, гладкую безволосую кожу; редкие волоски на его теле были так же рыжи, как его голова. Тело было мускулистым, лицо костлявым. Настоящий Одиссей! Во всяком случае, ее Одиссей должен был быть именно таким.

* * *

Они расстались под вечер, договорившись, что встретятся на том же месте и в то же время на другой день. Прощание настолько растянулось, что, вернувшись, Ливия уже не застала строителей — те разошлись, сделав намеченное за день. Ее слуга Мопс уже подумывал, не отрядить ли людей на поиски госпожи. Но Ливию Друзу обуревало такое счастье, она ощущала такой подъем, что подобные мелочи не коснулись ее внимания. Стоя перед Мопсом в предзакатном свете и растерянно моргая, она даже не подумала объясниться или попросить извинения.

Вид ее был ужасен: испачканные землей и собравшие немало травы волосы свисали на спину, одежда тоже была обильно испачкана, разодранные сандалии она несла за ремешки, грязны были также ее руки и лицо, ноги покрывала корка грязи.

— Госпожа, госпожа, что случилось? — причитал слуга. — Ты оступилась?

К Ливии Друзе вернулась способность соображать.

— Да, Мопс, я упала, — беззаботно ответила она. — На страшную глубину, и все-таки осталась жива.

Завидя сбегающихся слуг, она шмыгнула в дом. В ее комнату был внесен старый медный таз с теплой водой. Лилла, рыдавшая из-за отсутствия матери, ушла, подгоняемая нянькой, чтобы съесть остывший обед, однако Сервилия, никем не замеченная, не отставала от матери ни на шаг. Она стояла в тени, когда служанка, расстегнувшая на Ливии Друзе все застежки, зацокала языком, удивляясь, как грязно тело хозяйки: оно оказалось еще в более плачевном состоянии, нежели одежда.

Стоило служанке отвернуться, чтобы проверить, достаточно ли согрелась вода, обнаженная Ливия Друза, отбросив смущение, так медленно и сладострастно заложила руки за голову, что девочка, подглядывавшая из-за двери, поняла значение этого жеста — пусть пока что на подсознательном уровне, ибо для осознания подобных вещей она еще была слишком мала. Руки Ливии Друзы скользнули вниз вдоль бедер, а затем подперли снизу большие груди. Она с блаженной улыбкой провела по соскам большими пальцами, потом шагнула в таз и повернулась к служанке спиной, чтобы та могла лить воду ей на спину. Никем не замеченная, ее дочь выскользнула из комнаты.