Битва за Рим (Венец из трав) - Колин Маккалоу (1991)

Мудрости, накопленной за шестьдесят два года бурной жизни, оказалось Марию недостаточно, чтобы предвидеть, как подействует на Друза его учтивое приглашение: смуглое, как у всех Ливиев, лицо, уже начавшее покрываться морщинами, исказилось, из глаз хлынули слезы. Накрыв тогой голову, чтобы не выставлять напоказ свою слабость, Друз разрыдался, да так горько, словно жизнь его подошла к концу. Марий с Рутилием Руфом принялись неумело успокаивать его, хлопая по спине и бормоча слова утешения. Затем Мария посетила блестящая идея: достав носовой платок, он сунул его Друзу.

Прошло еще некоторое время, прежде чем Друз взял себя в руки, сдернул с головы полу тоги и явил сенаторам свой лик.

— Вчера умерла моя жена, — проговорил он, всхлипывая.

— Нам это известно, Марк Ливий, — ласково ответил Марий.

— Мне казалось, что я способен это пережить. Но сегодня чаша терпения переполнилась. Простите, что я предстал перед вами в столь плачевном виде.

— Что тебя спасет, так это добрая порция славного фалернского, — заявил Марий, увлекая его за собой вниз по ступенькам.

И действительно, фалернское сделало свое дело: Друз стал более-менее походить на человека. Марий приставил к своему столу еще один стул, и вся троица расселась вокруг кувшинов с вином и водой.

— Что ж, попытка не пытка, — со вздохом промолвил Рутилий Руф.

— Можно было и не пытаться, — пробурчал Марий.

— Не согласен с тобой, Гай Марий, — вскинулся Друз. — Заседание записано слово в слово. Я видел, как Квинт Муций отдал распоряжение писцам, которые строчили с одинаковым усердием и во время ваших выступлений, и во время выступлений Скавра и Красса Оратора. Будущее рассудит, кто прав, кто виноват: люди прочтут ваши речи и не будут огульно зачислять всех римлян в непроходимые глупцы.

— Благодарю за утешение, однако я бы предпочел, чтобы сенаторы отвергли последние положения lex Licinia Mucia, — отозвался Рутилий Руф. — Вот ведь какое дело: живут среди италиков и вообще ничего о них не знают!

— Совершенно верно, — сухо сказал Друз и подставил свой опорожненный кубок Марию, чтобы тот наполнил его. — Грядет война.

— Только не война! — вскричал Рутилий Руф.

— Война, именно война! Разве что мне или кому-нибудь еще удастся лишить lex Licinia Mucia его разрушительной силы и добиться для всей Италии избирательного права. — Друз отхлебнул еще вина. — Клянусь памятью умершей жены, — повысил он голос, решительно смахивая наворачивающиеся слезы, — я не имею ни малейшего отношения к ложной регистрации италиков. Однако дело сделано, и я знаю, кто все это натворил: вожди всех италийских племен, а не просто мой друг Силон и его друг Мутил. Ни минуты не обольщаюсь, будто они наивно полагали, что не будут разоблачены. Нет, это сделано для того, чтобы продемонстрировать Риму, до чего отчаянно нуждается в избирательном праве Италия. Говорю вам: либо удовлетворение их чаяний, либо война!

— Для войны они совершенно не подготовлены, — возразил Марий.

— Тебя ждет неприятный сюрприз: если обмолвкам Силона можно верить — а полагаю, что это именно так, — то они обсуждают предстоящую войну уже не один год. Во всяком случае, все время, истекшее после Аравсиона. Доказательств у меня нет, зато я знаю, что собой представляет Квинт Поппедий Силон. Этого достаточно, чтобы полагать, что они ведут нешуточную подготовку к войне. Своих юношей они начинают учить ратному делу с семнадцатилетнего возраста. В этом нет ничего предосудительного: разве можно обвинить их в чем-то, кроме подготовки к сражениям своих молодых людей на случай, если те потребуются Риму? Кто усомнится, что оружие и снаряжение собираются ими на тот случай, если Рим снова потребует у них легионы?

Марий налег локтями на стол.