Битва за Рим (Венец из трав) - Колин Маккалоу (1991)

Но довольно о Цепионе. Послушай лучше об одном из Папириев (кстати, несчастное семейство: подряд два самоубийства, а теперь еще молодежь, которая только и смотрит, где бы напакостить). Так вот, трибун Гней Папирий Карбон выдвинул законопроект в народном собрании несколько месяцев назад: Красс Оратор и великий понтифик Агенобарб тогда как раз предложили свои кандидатуры на должность цензоров! Карбон попытался пропихнуть запоздалый вариант закона Сатурнина о зерне. Но поднялся настоящий бунт, в ходе которого были убиты двое бывших гладиаторов и покалечены несколько сенаторов. Красс Оратор также пострадал, испачкав тогу, и в результате обнародовал решение сената, согласно которому ответственность за порядок на собраниях целиком возлагается на организатора. Решение прошло на ура и затем было утверждено народным собранием. Если бы сборище с участием Карбона состоялось после принятия решения, он был бы обвинен в развязывании насилия и приговорен к огромному штрафу.

А теперь я перехожу к новостям самым интересным.

У нас более нет цензоров!

«Но как же так?!» — слышу я твой плач. Расскажу все по порядку. Вначале мы надеялись, что они поладят, несмотря на несходство характеров. Они пересмотрели государственные контракты и поувольняли всех римских учителей риторики, кроме горстки абсолютно непогрешимых. Основной их гнев пал на учителей латинской риторики, но затем настала очередь учителей греческой. Ты знаешь эту свору. За солидную плату они выпекают одного за другим законников, которые обкрадывают народ Рима — простодушный, но склонный к сутяжничеству. Все признают, что так называемые учителя риторики не прибавляют славы Риму и только лишь обирают простых и наивных людей. И их всех выгнали! Они призывали проклятия на головы Красса Оратора и великого понтифика Агенобарба, но тщетно: их вышвырнули. Остались только те, чья репутация не запятнана.

Все это было прекрасно. Все возносили хвалы нашим цензорам, и мы надеялись, что столь прекрасное начало — залог их новых успехов. Вместо этого они принялись грызть друг друга. Обвинения, препирательства, причем прилюдно! Вплоть до открытого обмена оскорблениями, чему свидетелем стала половина Рима, собравшаяся во время перепалки вблизи этих двух.

Может быть, тебе неизвестно, что Красс Оратор увлекся рыбоводством. Он развел в своих поместьях многочисленные пруды и получает неплохой доход, поставляя свежую рыбу для официальных празднеств. Помнишь, когда-то Луций Сергий Ората начал разводить устриц? Оказывается, от устриц до угрей всего шаг, дорогой, Луций Корнелий!

Как мне будет не хватать этого римского шума и беспорядка! Но вернемся к Крассу Оратору и его рыбной ферме. Сначала это было чистой коммерцией. Но, будучи Крассом Оратором, он не мог не влюбиться в свою рыбу. Поэтому он расширил пруд и в своем здешнем римском имении и населил его всяческой рыбной экзотикой. Он сидит на краю пруда, болтает в воде пальцем и кормит подплывающих к нему рыб хлебом, креветками и прочей снедью. Особенной его любовью пользовался один карп, огромнейшая тварь, совершенно ручная — настолько, что выплывал к нему навстречу, едва он выходил в сад, — цвета олова и с чрезвычайно благородной мордой (настолько, конечно, насколько природа дозволяет подобное рыбе). И я нисколько не порицаю его за это увлечение, нисколько.

Отчего-то сей благородный карп издох, и Красс Оратор лишился сна и аппетита. Приходившие к нему в дом не принимались: им говорили, что Красс в горе. Однако некоторое время спустя он со скорбным лицом появился в обществе и возобновил свою деятельность в качестве цензора.

«Ха! — сказал великий понтифик при его появлении. — Ты не в траурной тоге? Я изумлен, Луций Лициний! Я слышал, что, когда ты кремировал своего усопшего карпа, ты сделал с него восковую маску и нанял актера, чтобы он плыл в ней к храму Венеры Либитины! И что ты соорудил ларец для ее хранения как маски одного из членов семьи!»