Битва за Рим (Венец из трав) - Колин Маккалоу (1991)

— Да! Я не хотел выбирать его! — сказал Луп. — Я также не хочу, чтобы он навязывался ко мне! Пусть останется в Риме вместе с немощными людьми его возраста. Он слишком стар и болен для войны.

В этот момент с места поднялся Секст Юлий Цезарь.

— Можно мне сказать, старший консул? — спросил он.

— Пожалуйста, говори, Секст Юлий.

— Я не стар, — хрипло произнес Секст Цезарь, — но болен, и об этом знают все в палате. У меня одышка. В молодые годы у меня был изрядный военный опыт, главным образом в Африке с Гаем Марием и в Галлии против германцев. Я также был при Аравсионе, где мое нездоровье спасло мне жизнь. Однако с приходом зимы я могу пригодиться в Апеннинской кампании. Я не молод, у меня слабая грудь, но я, разумеется, смогу нести службу. Я — римлянин из славной семьи. Никто из нас пока не упомянул кавалерию, а нам нужны конные войска. Я просил бы палату временно освободить меня от командования в горах, а вместо этого разрешить собрать флот и привести привычную к холодным горам кавалерию из Нумидии, Заальпийской Галлии и Фракии. Я мог бы также вербовать проживающих там римских граждан в нашу пехоту. С этим делом я бы справился. А после возвращения я буду счастлив принять любой командный пост, который вы решите мне доверить. — Он прокашлялся, задыхаясь. — Я прошу палату передать мое место легата Гаю Марию.

— Эй, свояки! — выкрикнул, вскакивая, Луп. — Я так не буду работать, Секст Юлий, так не годится! Слушая тебя в течение многих лет, я подумал, что ты будешь для меня самой подходящей поддержкой. Все приходят и уходят в свое время. Послушай, я тоже так умею! — И Луп шумно задышал.

— Тебе, может быть, надоело слушать мою одышку, Публий Луп. Но меня ты вовсе не слушал, — мягко сказал Секст Цезарь. — Я не делаю шума, когда вдыхаю. Я издаю шум, лишь когда выдыхаю.

— Для меня не имеет значения, когда ты производишь свои несчастные шумы, — закричал Луп. — Ты не должен уклоняться от службы со мной! И тем более я не должен брать на твое место Гая Мария!

— Одну минуту, погодите! — вмешался принцепс Сената Скавр, вставая. — Я хочу кое-что сказать по этому вопросу. — Он посмотрел на Лупа почти с таким же выражением лица, какое было у него, когда Варий обвинил его в измене. — Ты не из тех, кто мне по сердцу, Публий Луп! И меня глубоко огорчает, что ты носишь то же имя, что и мой дорогой друг Публий Рутилий, именуемый Руфом. Что ж, может быть, вы и родственники, но между вами нет никакого сходства. Рыжий Руф был украшением этой палаты, и мы грустим и сожалеем о нем. Волчина Луп — одна из зловреднейших язв нашей уважаемой палаты, к великому моему сожалению!

— Ты оскорбляешь меня! — Луп задохнулся. — Как ты можешь? Я — консул!

— А я — принцепс Сената, Публий Человек-Волк, и считаю, что в моем возрасте я уже доказал, что могу делать, что хочу, поскольку, когда я делаю что-либо, я всем сердцем стремлюсь к добру и к соблюдению интересов Рима! А теперь, жалкий, ничтожный червь, сядь на место и не высовывай голову. Потому что я не считаю, что эта часть твоего организма достаточно хорошо прикреплена к шее! Кем ты себя вообразил? Ты сидишь здесь на особом кресле только потому, что у тебя есть деньги подкупить выборщиков!

Красный от гнева, Луп попытался было открыть рот.

— Не делай этого, Луп! — прорычал Скавр. — Сиди тихо!

Затем Скавр повернулся к Гаю Марию, который выпрямился на своей скамье; никто не мог бы даже предположить, что чувствовал старый воин, когда его имя обошли.