Земля воды - Грэм Свифт (1983)

«Сначала, – говорит Фредди, – вам придется снять сандалии и гольфы». Каковому требованию Мэри, и даже Ширли Элфорд, подчиняются с легкостью.

Стилизованная пауза: взгляд Мэри застывает на неровностях под нашими трусами, Ширли же возводит очи горе.

«А теперь вам придется снять… – и, не то под воздействием папашиного виски, не то из чистого нетерпения, Фредди решает обойтись без обычного перебора предметов, благодаря которому эта игра имеет свойство никогда не добираться до финальной точки, и проговаривает, явственно и плотоядно сверкнув глазами, – всю свою одежду».

Что обеих тут же повергает в ужас и оцепенение, хотя Ширли цепенеет куда натуральней. Ибо принятая прежде, тщательно регламентированная последовательность стадий – «теперь блузки?», «теперь юбки» – допускала по крайней мере возможность компромисса: чтоб обе стороны держались хоть каких-то рамок, чтоб можно было выдвигать условия («вот до сих, и не дальше») или требовать уступок за уступки («только если вы сперва»), а не то и вообще свести все дело к хихонькам или к обидам. Ибо сама игра, вызванная к жизни взаимным любопытством, несла в себе и элемент противоборства.

«Раньше мы так не играли», – говорит Ширли.

«А теперь играем, – отвечает Фредди и, отхлебнув еще глоток, опускает руку на все еще прикрытый тканью бугорок. – Правила переменились».

Мэри – а за ней, не без колебаний, и Ширли – начинает снимать с себя блузку и юбку. Хотя, справедливости ради, надо отметить, что смотрит она при этом не на Фредди, Питера Бейна, Терри Коу или там на меня и не на наши пресловутые плавки, а на Дика, который сидит, подобрав колени, на берегу, на самом краешке, этаким немым третейским судией, и смотрит.

Лишившись юбки и блузки, Ширли сразу попадает в невыгодное положение. Ибо, в то время как зреющие формы Мэри требуют пусть крошечного, но лифчика, Ширли лифчика не носит. Ее соски, маленькие и совершенно плоские, ничем не отличаются от аналогичного анатомического излишества на наших собственных грудных клетках. Итак, Ширли стушевывается, и взоры обращаются к Мэри.

Мэри снимает лифчик, и тут же обхватывает себя руками за плечи.

«А теперь…» Но Фредди никак не может заставить себя выговорить слово «трусики» без того, чтобы лицо его не перекривилось и желание хихикнуть не стало очевидным.

Мэри, не разжимая рук, качает головой. «Нет. Теперь мы на равных». (Их с Ширли фланелевые трусики [39] против наших плавок.) «Теперь ваша очередь». И пристально глядит на Фредди, на его – хоть я и не могу ручаться – опадающий под ее взглядом бугорок.

Молчание. Языком по сухим губам.

Потом Фредди Парр, качнувшись вдруг вперед, отрывает руку Мэри от левого плеча, прижимает ладошку к плавкам и говорит: «Вот, дотронулась. А теперь…»

В ответ на это Ширли, перепуганная вусмерть, хватает вещи в охапку, отбегает в сторону, одевается второпях и уносится на велосипеде прочь, под вопли и кошачий мяв.

Итак, что перевесит, любопытство или стыд.

Мэри, опять скрестивши руки на юной девичьей груди: «Сначала вы».

Питер Бейн: «Но нас-то четверо».

Мэри: «Что, хочешь, чтобы я выбрала? К тому же вас пятеро».

И она глядит вверх, туда, где на берегу, на самом краешке, сидит Дик. Одинокий и отрешенный (потому что мотоцикла у Дика еще нет).

И Фредди Парр, он в особенности, замечает этот взгляд.

«Ну, давайте». С командной этакой ноткой. Как будто бегство Ширли прибавило ей уверенности или как будто этот ее взгляд на Дика наложил на нас своего рода магический обет исполнять ее волю.