Земля воды - Грэм Свифт (1983)

Дети, берегитесь отеческих инстинктов (да-да, Прайс, прекрасно понимаю твою недоверчивость), когда они взыграют вдруг у ваших имеющих официальный статус и профессионально подготовленных менторов. На кого такой инстинкт работает, к чьей вящей пользе? Страсть брать под крыло и кормить из клюва, страсть вести и указывать путь; страсть быть среди детей, там, где всегда все только начинается, где мир пребывает в будущем времени…

«Ты же понимаешь, Том, – (ладони – искреннейшим жестом – открыть), – у меня просто нет выбора».

«Конечно нет. Прекрасно понимаю. Ты хочешь сказать, что, если бы даже определенные… обстоятельства… не возникли, ты бы все равно стал добиваться моей отставки. Не потому, что ты этого хочешь. Политика».

Он смотрит на меня так, будто я, неблагодарный, только что отверг крайне выгодное предложение.

«Или – давай слегка изменим формулировку. Эти обстоятельства – в которые я не стану вдаваться, ведь ты же не хочешь, чтобы я в них вдавался, – предоставили весьма удобную возможность провести в жизнь, и безо всякого противодействия, давно сложившееся намерение».

«А вот это уже неправда. И – думай, что говоришь. Я уже сказал, что ни о какой вендетте и речи быть не может».

«Может, оно и так, но я не собираюсь в силу каких бы то ни было… обстоятельств… дать обвести себя вокруг пальца: получить свою пенсию и даже не пикнуть насчет того, что мой предмет выводят из учебного плана».

«На это я мог бы возразить, что ты уже успел выказать свое отношение к учебному плану, превратив свои уроки в эти – посиделки».

«Темой этих посиделок остается тем не менее история».

«Еще бы. В любом возможном смысле слова. Давай-ка еще скотча, а? Мне казалось, существует общепринятая точка зрения, что прошлое должно чему-то нас учить. Из прошлого опыта…»

«Если бы так, история была бы отчетом о бесконечном прогрессе, а, как тебе кажется? А будущее сияло бы, что ни год, все лучистей и ярче».

(Это «сияло» Прайс бы оценил.)

Он выпрямляется. Глядит на меня сквозь очки в черной оправе. Как будто собирается с духом, чтобы сказать: а разве это не так? Не так?

Но не говорит, не закатывает мне одну из своих обычных, для общего собрания, жизнерадостных речуг. Он глотает виски.

«Лу, а ты знаешь, что мои старшеклассники видят во сне?»

«Бога ради, Том. Так у тебя там не только истории. Вы еще и сны друг дружке рассказываете?»

«Я серьезно. Ты знаешь, что мои – что наши, твои – старшеклассники видят во сне?»

«Понятия не имею…»

«Это выплыло как-то само собой, совсем недавно, в группе „А“. Девять человек из шестнадцати сказали, что им снятся кошмары о ядерной войне. В нескольких случаях кошмар повторяется не по одному разу. Им снится конец света».

«А это?..»

«Это вышло наружу – мы принялись считать сны, – потому что один из группы, Прайс…»

«Я знаю Прайса. Мажется еще этой дрянью, да? Ему ведь сколько раз…»

«У него хорошая голова».

«Тем более…»

«Прайс вдруг заявил посреди урока, что история – не больше, чем сказка; видишь, он, можно сказать, на твоей стороне. А потом он сказал – что и вывело нас в конце концов на его собственные кошмары и на кошмары всех прочих: „Единственное, что имеет смысл в истории, так это что сама история достигла той стадии, после которой вообще никакой истории может не быть“.

«Ну что же, разве это не еще один аргумент в пользу?..»

«И я всерьез задумался, Лу: что может образование, что оно в состоянии предложить, если мы лишим его непременного партнера, будущего, а взамен оставим лицом к лицу с – отсутствием всякого будущего?»