Игра с огнем - Ханна Оренстейн (2018)

Джонатан по-прежнему в костюме, а на плече висит сумка «Голдман Сакс». Я понимаю, что он, наверное, самый успешный мужчина на вечеринке – и это приятно. Может, не самый богатый (здесь Руби «Папа Купил Мне Компанию» Хофман, и, по слухам, по крайней мере один саудовский принц), но карьера у него точно самая впечатляющая. Именно сейчас, вот в эту секунду, он выглядит неприлично круто; все остальные парни на вечеринке в каких-то футболках с надписями, найденных в глубинах магазинов, торгующих винтажом, или еще хуже – в псевдохипстерских рубашках из шамбре, купленных в «Урбан Аутфиттерс» за полную стоимость.

– Ты слишком шикарно одет, – говорю я, коротко целуя его.

– Тебе это нравится, – отвечает он с ухмылкой.

Рука его лежит на моем крестце, пальцы гладят попу. Соседки Виктории смотрят на нас голодными глазами.

Мы направляемся к столу с напитками выяснить, что там осталось из выпивки. Липкие пустые бутылки из-под рома, смятые пустые коробки от пива и перевернутая банка клюквенного сока, из которой на бетон стекает грустная лужица. Я отгоняю от открытой водки муху и наливаю нам выпить. Осталось чуть-чуть лимонада, больше разбавить нечем. Джонатан морщится, глотнув.

– Не строй таких рож, – говорю я. – Это дурно сказывается на моей репутации русской.

– Думаю, Путин на тебя не рассердится.

– Маме моей это скажи. Она вмешается и заменит тебя каким-нибудь Дмитрием или Ильей – как нечего делать.

Я щелкаю пальцами для большей выразительности.

– Да ладно. Не заменит.

Стива, моего отчима, Джонатан обаял, а вот с мамой у него не получается. Она не понимает, зачем мне вообще парень – она в мои годы убила бы за свободу или открытую охоту. («Посмотри, сколько перед тобой возможностей!» – как-то заголосила она, забыв про то, что я вообще-то не купаюсь в мужиках, которые хотят со мной отношений.) Я предупредила Джонатана обо всем этом еще до того, как они познакомились, так что он с удвоенной силой включил обаяние. Все пошло не так: он показался ей каким-то слишком гладким, словно актер.

Джонатан начинает объяснять финансовую концепцию, лежащую в основе последней рабочей сделки, и из этого вырастает история греческой экономики за последнее столетие, что напоминает ему о необходимости рассказать про двоюродного брата Харрисона, которого арестуют за непристойное поведение в общественном месте, если он когда-нибудь вернется на Миконос, а это приводит к изложению того, что он узнал про Нью-йоркские законы об обнажении, раз уж ему пришлось когда-то в них заглянуть. Это я, в частности, так в нем и люблю. Он впитывает подробную, сложную информацию как губка и может до бесконечности бродить по таким перекрестным ссылкам. Иногда мне приходится возвращать его в нормальное русло, но я не хочу, чтобы он менялся. Он мне и личная библиотека, и Википедия, и Гугл, все в одном.

Когда мы с Джонатаном только познакомились, я все боялась, что он выдернет из-под меня коврик, когда я меньше всего этого буду ждать. Бывало, я просыпалась страшно злая, уверенная, что он меня как-то предал – соврал, изменил или унизил, – и понимала, что какой бы кошмар я ни сочинила, это был всего лишь сон. Нужно было научиться расслабляться, радоваться ему.

К нам направляется Кэролайн, увлекая в кильватере бородатого татуированного Уэсли. Видение в коже: она вот-вот выплеснется из своего топа, а на нем черная косуха. Его темные волосы выбриты ежиком по бокам, а сверху загелены и крылом торчат над левым ухом. Передний зуб у него со сколом, цыплячьи ключицы торчат из свободного треугольного выреза футболки.

– Ну, просто я такой ребенок девяностых, – говорит Уэсли Кэролайн. – Слушай, ну с ума же сойти. Лучшие годы были. В смысле, Blink-182 – это вышак, чувак, понимаешь?

Я вспоминаю, что Кэролайн мне говорила, что он только готовится поступать в колледж. Он, поди, только ходить учился, когда Blink-182 были популярны.