Долина Граумарк. Темные времена - Штефан Руссбюльт (2015)

Молния — знак Цефеи, богини полуросликов. Рядом мейстер Гиндавель нарисовал символ женского начала и написал, что полурослики связывают с молнией — жизнь и смерть, просветление и наказание, чистейшую форму божественной силы, присутствие Цефеи на небе. Внизу страницы Гиндавель перечислил все известные ему храмы и клириков высшего ранга.

Следующая страница — крест — символ Регора. Бог людей был явно мужского пола и воплощал в себе мудрость. Это показалось Мило странным, поскольку люди не показались ему особенно мудрыми — по крайней мере, по сравнению с эльфами. А может быть, он просто путает мудрость с заносчивостью. Под этим символом был обозначен только один крупный храм, в Рубежном оплоте.

Далее шло солнце — символ богини эльфов, Таури. Воплощенное изящество и божественный лик. Храмов или жрецов не приводилось.

На двух последних страницах называлось только имя бога и пояснялось значение символа. Серп или полумесяц — знак бога зеленокровок — Хадара. Серп символизировал раздор между народами, которые делились в первую очередь по признаку цвета крови: зеленой или красной. Меч относился к Леонису, богу гномов. Он означал силу, непреклонность и силу воли.

Больше записей не было. Либо это была вся информация, которой обладал Гиндавель, либо он просто не успел сделать записи.

«Нет, дело не во времени, скорее всего он просто не знал, в каком направлении двигаться дальше», — вдруг осознал Мило.

Полурослик поразился тому, насколько мало знает о чужих божественных сущностях такой религиозный ученый, как мейстер Гиндавель. Судя по всему, он интересовался только народом полуросликов, историей сотворения мира и ее толкованиями. В любом случае так было вплоть до прошлого года, если верить записям. Что заставило его быть настолько слепым в отношении форм веры других народов? И, что еще важнее, кто или что открыло ему глаза?

Мило вздрогнул, когда кто-то постучал в дверь на первом этаже. Ему показалось, что каждый удар наносит ему в грудь чья-то рука. Он не мог сказать, откуда взялось это чувство, но оно было, и оно пугало его. Полурослик от всей души надеялся, что останется единственным, кто услышит просьбу впустить в дом.

В дверь снова постучали, на этот раз громче и настойчивее.

— Да, да, иду, иду, — послышался внизу голос Нингота. — Полночь же. Могу я хоть что-нибудь надеть.

Шаги старика глухо стучали по половицам.

— Эй, эй, животное останется снаружи, — произнес Нингот. — Привяжите его там где-нибудь, пока оно ни на кого не напало.

— Животное со мной, и оно пойдет туда, куда пойду я, — пророкотал низкий голос.

Мило показалось, что этот голос ему знаком, но тем не менее, это было не так.

— Вы не хотите пригласить меня в дом? Я думал, что этот дом — место, куда могут прийти все, кому нужна защита. Сейчас темно, холодно, а эта морось насквозь промочила мою одежду. Вы ведь наверняка не хотите, чтобы я скончался у вас под дверьми.

Ни одно из произнесенных чужаком слов не было приветливым или похожим на просьбу. На мгновение воцарилась давящая тишина.

— Прошу прощения, я вас не сразу узнал, — услышал Мило голос Нингота. — Входите же, погрейтесь у огня, а я пока что заварю свежего чаю.

Пол заскрипел под тяжелыми шагами, кроме того, раздалось постукивание, словно от когтей дикого животного, царапавших половицы.

— Иди в угол, Грац. Сидеть. Вот молодец, — произнес незнакомец.

— Хотите чаю с фенхелем?

— Не беспокойтесь, достаточно будет, если вы присядете со мной, немного поболтаете, откроете бутылку своего хорошего красного вина и выпьете вместе со мной.

Чайник снова отправился на плиту, раздались три скрипучих шага, глиняный кувшин царапнул полку, послышалась еще добрая дюжина шагов, кто-то отодвинул стул и поставил на стол два бокала.