Бразилья - Йен Макдональд (2015)

Можно влюбиться в кого-то из-за туфель. Это босоножки из крокодиловой кожи, на танкетке с ремешками. Они спускаются по винтовой лестнице. Затем показываются тонкие лодыжки, отличные, не слишком полные икры, штанины узких капри с декоративным швом на боку и белым узором, поднимавшимся к ремню из такой же крокодиловой кожи. Брюки – часть черного комбинезона в стиле ретро с подплечниками и молниями на груди. Все эти детали мелькают перед обостренным зрением Эдсона. Затем появляется голова. Скулы и нос японки в третьем поколении, а глаза она сделала, получились круглые, как у олененка или героинь анимэ. Ее волосы обладают той сверхшелковой прямизной, какую имеют в своих ДНК только японцы. Они начесаны так сильно, что их можно померить строительным уровнем. В этом году в моде снова рыжий. На пышную прическу девушка водрузила люксовые айшэды «Блю Манн».

– Хорошая сумка, – комментирует она.

Эдсон открывает рот, но оттуда не вырывается ни звука. Это не любовь. Даже не похоть. Самое близкое ощущение, которое Эдсон может опознать, – он очарован. Если бы в его теле имелась хоть одна религиозная клетка, то он, наверное, понял бы, что испытывает благоговение в исконном смысле слова. Она пленяет его. Она воплощает все, чем и кем он хотел бы быть. Он хочет лететь по орбите под действием ее тяготения, кружить вокруг ее потрясающего мира, потрясающей одежды, потрясающих друзей и потрясающих мест, куда надо отправиться, быть там и видеть. Она – воплощение бразильского духа жейту, и на ее фоне Эдсон выглядит как чернь из фавелы. Это нормально. Он такой и есть, если сравнивать с ней.

– Они в двух минутах, – ворчит Биша.

– Дашь мне сумку? – спрашивает японка.

– А можно мне взглянуть? – решается Эдсон.

– Там не на что смотреть. Разочаруешься, – отвечает она.

– Не думаю. Хотелось бы посмотреть.

– Посмотришь.

– Около полутора минут, – предупреждает Биша. Герсон пьет кафезинью[60].

Девушка позволяет Эдсону отнести сумку наверх.

– Фиа? Фиа, а дальше как?

Среди всех этих устройств с трудом хватает места для двух вращающихся стульев. Кабеля внутри пластикового куба хватило бы, чтобы сплести висячий мост.

– Кисида, – говорит девушка быстро, ставя ударение по-японски, хотя произношение у нее как у жительницы Сан-Паулу.

Она ставит сумочку от Джиорелли на белый пластиковый поднос под целым набором микроманипуляторов. Опускает айшэды. Руки танцуют в воздухе, а робоманипуляторы исполняют гавот над сумкой в поисках чипа. Эдсон видит призраков и схемы, которые в увеличенном виде трепещут на айшэдах Фии.

– Я знаю эту мелодию. Мне она нравится. Ты любишь байле? – спрашивает Эдсон, играя мускулами в такт. – В эту пятницу будет гафиейра[61]. Там будет играть сет мой клиент.

– Ты не мог бы заткнуться на тридцать секунд, пока я пытаюсь работать?

Руки находят то, что нужно. На очках Фии появляются иконки: ее зрачки теперь танцуют по экрану, отдавая команды. Эдсон осознает, что его внимание приковано к какому-то светящемуся предмету под стеклянной поверхностью рабочего стола. Он поднимает руки по обе стороны от головы и прижимает лицо к поверхности. Стекло достаточно прохладное, а потому от его дыхания образуются узоры. Далеко-далеко внизу – кажется, что дальше, чем позволяют габариты грузовика – под полом лаборатории, под комнатой отдыха, под колесами и поверхностью дороги, – виден какой-то переливающийся свет.

– Что это? – Эдсон опускает лоб, пока не касается им прохладного рабочего стола.

– Реальность, – объясняет Фиа. – Квантовые точки в суперпозиции. Свет – это фотоны флуктуации атома, которые просачиваются из параллельных состояний, где производятся вычисления.