В Центре искали хоть какую-то зацепку. Исследователи считали, что объект номер тринадцать и дюжина тел в морге – лишь вершина айсберга. Установить, сколько людей уже инфицировано, сколько одичалых разносчиков заразы разгуливают на свободе, было невозможно. Первичные симптомы никого не насторожили – их, вероятно, списали на передозировку лошадиными транквилизаторами или диагностировали, как транзиторный психоз. Часть одичалых, должно быть, выскочила на трассу, где их сбили машины.

Чтобы разгадать ребус – выделить возбудитель и разработать вакцину или хотя бы адекватное лечение – требовалась информация, иными словами, требовалось заполучить живого разносчика заразы. Заняться этим поручили Уитмену – старшему оперативному сотруднику.

– Как ее звать-то? – спросил Филипс.

Уитмен решил, что ослышался, и переспросил:

– Что-что?

– Имя у нее есть? – спросил директор.

Уитмен на секунду задумался, но вспомнить не смог.

– Мне говорили, но я… я забыл. В отчете указано. – Он потер виски кончиками пальцев в надежде освежить память. – У меня был тяжелый день, и если…

Филипс наклонился через стол и схватил Уитмена за правую руку.

На указательном пальце оперативника багровели два пятнышка, две крохотных гематомы, по всем признакам – следы зубов.

Филипс вскинул бровь.

– Она прокусила перчатку, – произнес Уитмен, отвечая на немой вопрос директора. – Но до кожи не добралась.

– Точно?

– Совершенно точно, – заверил его Уитмен и отвел глаза.

Филипс сомневался в правдивости слов Уитмена: у того были все основания соврать. Но если его все-таки заразили, если существует хоть малейшая вероятность этого, что ж, – Уитмен сам очнется в палате пониженного давления. Филипс знал: Уитмен ему еще потребуется. Он кивнул и повернулся к мониторам, на которых, сидя на полу, мерно раскачивалась Тринадцатая.

Атланта, штат Джорджия

Положение было аховое.

Уитмен не раз бывал в передрягах. Вылетев из медицинского университета, он поступил на работу в Центр, где как раз устроили цирк вокруг атипичной пневмонии. Он видел вспышки холеры и туберкулеза в городах по всему восточному побережью, не говоря об очагах e.coli в ресторанах, расчетливые владельцы которых предлагали посетителям несвежее мясо. Наблюдать происходящее через призму микроскопа или хотя бы пластиковое смотровое окно защитного комбинезона было для него, оперативного работника, непозволительной роскошью. Он всегда оказывался в самой гуще обезумевшей толпы, зачастую без каких-либо средств защиты, кроме хирургической маски и перчаток, измазанных кровью и бог знает чем еще. И так день за днем. Его мучили кошмары и непреодолимое желание вымыть руки всякий раз, проходя мимо умывальника.

Сейчас дела обстояли куда хуже. Хотя никто не кашлял ему в лицо и не умирал у него на глазах. И, тем не менее, налитые кровью глаза не давали ему покоя.

Ничего не выражающие. Опустевшие. За которыми уже никого нет.

Как ни крути, а в чрезвычайной ситуации есть одно преимущество – ее брали под контроль. Летальные возбудители непостижимым образом самоликвидировались, уничтожали популяцию хозяев прежде, чем успевали размножиться сами, или мутировали в сравнительно безобидные формы. В самом худшем случае кому-то приходилось изолировать болезнетворный микроорганизм и спешно искать лекарство. Кому-то приходилось не спать ночами, неделями просиживая в лаборатории. Кому-то, но не Уитмену.

Преимущество всякой чрезвычайной ситуации заключалось в том, что Уитмен возвращался домой. Ему не приходилось решать, кого помещать в карантин, кому назначать вакцину, а кому – очень действенное плацебо.