Из храма с воплем выбежал мужчина в черном костюме. Кровь, стекающая с расцарапанного лица, заливала воротник. Цветные витражи осветились вспышкой изнутри, послышались выстрелы. Уитмен выбежал из храма, таща за собой заведующую хосписом. Она была цела, но визжала без умолку. Оттолкнув ее от себя, Уитмен вернулся ко входу: перепрыгивая через церковные скамьи, на него несся одичалый в разорванной футболке, с его подбородка капала кровь. У кафедры без движения лежал полицейский.

Уитмен выхватил «Тейзер», выстрелил одичалому в грудь, и он тут же рухнул на пол. Затем подбежал к полицейскому и проверил пульс: живой, дышит, но подняться не в состоянии. Шок, решил Уитмен. На руке полицейского недоставало трех пальцев.

Уитмен помнил, что надо делать. Он сдернул с себя ремень и затянул его на локте пострадавшего, чтобы остановить кровотечение.

Позади него бесшумно вставал на ноги одичалый, держась рукой за спинку скамьи.

Уитмен потянулся за «Тейзером». Бесполезно – электрошокер рассчитан только на одно применение. Да и прежде Уитмену не требовалось стрелять более одного раза.

Одичалый, стряхивая с себя действие электрошока, неуверенно шагнул в направлении оперативника.

Шаг. Еще шаг.

По лестнице, ведущей из подвала, валили остальные одичалые.

Вашингтон, округ Колумбия

В комнате было полно людей, но Филипс, казалось, их не замечал. Усилием воли он поднял глаза на Президента и вымолвил:

– Исследования показывают, что мы имеем дело с прионной инфекцией.

Президента, должно быть, проинформировали заранее, потому что он спросил:

– Вроде болезни Крейтцфельдта-Якоба или куру? Боюсь, я не до конца понимаю, что такое прион.

Филипс кивнул.

– Все это прионные инфекции. Строго говоря, прион – неживой инфекционный агент. Белок, свернувшийся неправильно. Обычно прионные заболевания передаются через прямой контакт с тканями мозга зараженного. Однако в данном случае это не совсем так. Возбудитель… не то чтобы мутировал – он просто сложился другим образом. И передается при контакте с биологическими жидкостями.

– Как вирусы.

– Да. Но, в отличие от вирусов, для заражения достаточно малейшего соприкосновения с инфицированным материалом. С кровотоком прион попадает в мозг, где остается навсегда. Иммунная система на него не реагирует. Попав в организм хозяина, прион начинает размножаться. Создавать свои копии. Со временем экспоненциальный рост количества прионов оказывает необратимое разрушительное воздействие на ткани мозга.

– Насколько разрушительное?

Филипс прокашлялся.

– Со временем происходит необратимое повреждение мозга. Прионная форма, с которой мы имеем дело, приводит к полному его отмиранию. У наблюдаемых в Центре не регистрируется никакой высшей нервной деятельности. У них нет мыслей. Вообще. Остались только животные инстинкты. Голод. Потребность во сне. Реакция «бей или беги».

– Поэтому они нападают на всех подряд?

– Да, – ответил Филипс. – Да, поэтому.

– Это излечимо? Лекарство хотя бы есть?

– Нет, – ответил Филипс. – Мы бессильны. При накоплении критического количества прионов мозг коллапсирует. Это необратимый процесс.

– А диагностика? Если диагностировать болезнь на ранней стадии, можно спасти людей.

– Методов диагностики не существует.

– То есть как это?

– Обнаружить прионную инфекцию до появления симптомов невозможно. А когда болезнь становится очевидной, уже слишком поздно. С точностью определить наличие прионного заболевания можно только гистохимическими методами, вынув мозг, – Филипс изобразил подобие улыбки. – Посмертно, разумеется.

Президент прошептал что-то одному из советников, затем снова повернулся к Филипсу.

– Сколько времени проходит от заражения до состояния невменяемости?