Автобиография Твен Марк - Марк Твен (2014)

Ливи, дорогая, не напомнило ли тебе об отце сегодняшнее сообщение по поводу генерала Гранта? Ты помнишь, как судья Смит и другие, кого отец выбрал душеприказчиками, выходили из комнаты, и как отец сказал: «Джентльмены, я еще похороню всех вас», – и как он улыбался и был бодр и жизнерадостен? В то время у него, похоже, было гораздо меньше сил, чем сейчас у генерала Гранта, но такое же замечательное мужество в борьбе с враждебными силами. Все это время так многое в генерале Гранте напоминает мне об отце – о его спокойном терпении. Имеется очевидное родство душ этих двух людей. Когда день за днем следишь за донесениями из главного лазарета страны, на ум невольно с живостью приходят дни лета 1870 года. И, однако же, они кажутся такими далекими. По сравнению с собой нынешней тогдашняя я кажусь себе ребенком, и по годам, и по опыту. С тех пор в моей жизни были и самые лучшие, и труднейшие времена, и я знаю, что в твоей тоже. Все прежнее кажется призрачным. Я полагаю, это потому, что все в наших жизнях пришлось полностью переналадить, чтобы они продолжались без этого мощного авторитета. Отец неприметно был таким авторитетом для стольких людей помимо нас, дорогая Ливи, – по-другому и не в такой степени, как для нас, но, конечно же, авторитетом!

Когда в последний раз у нас были гости, я была так поражена тем фактом, что мистер Этуотер долго и безмолвно стоял перед портретом отца, и, повернувшись ко мне, сказал сдавленно и с дрожью в голосе: «Мы никогда больше не увидим такого, как он», – и это после пятнадцати лет, от служащего. А какой-то посторонний человек неделю назад говорил о его привычке давать, потому что, как ни удивительно, он слышал об отцовской щедрости…»

Я очень хорошо помню мистера Этуотера. В нем и его манерах не было ничего городского. Он был средних лет, и всю свою жизнь прожил в деревне. Он выглядел как фермер, ходил как фермер, одевался как фермер, а также носил эспаньолку – украшение, которое было широко распространенным во времена моего детства, но сейчас постепенно вымерло в некоторых западных городах и во всех восточных, маленьких и больших. Он был откровенно хорошим, искренним и честным человеком. Он служил помощником мистера Лэнгдона много лет. Его роль была общего назначения. Если лесопилкам мистера Лэнгдона требовалось не научное, а простое здравомыслящее инспектирование, туда отправлялся мистер Этуотер. Если лесосплавные плоты мистера Лэнгдона попадали в беду на обмелевшей или вздувшейся реке, Этуотера направляли присмотреть за этим делом. Этуотер отправлялся со скромными поручениями на угольные шахты мистера Лэнгдона, а также проинспектировать нефтеугольные промыслы в Пенсильвании и доложить о соблюдении интересов мистера Лэнгдона. Мистер Этуотер был всегда занят, всегда в движении, всегда полезен неприметным образом, всегда религиозен и всегда безграмотен – кроме тех моментов, когда только что закончил говорить и истощил свой запас соответствующей грамматики. Он был эффективен – в том случае, если в запасе было время. Но он был от природы медлителен, и поскольку ему приходилось обсуждать все вопросы с тем, кто подворачивался, порой случалось, что повод для его услуг проходил прежде, чем он успевал их оказать. Мистер Лэнгдон так и не уволил Этуотера, хотя молодой Чарли Лэнгдон не раз предлагал сделать это. Молодой Чарли не выносил Этуотера за его раздражающую нерасторопность и спокойную удовлетворенность этим. Но я любил Этуотера. Этуотер был для меня кладом. Когда он приезжал из какой-нибудь своей инспекционной поездки, садился в полдень за стол и рассказывал семье о своей миссии, со всеми очаровательными подробностями, не пропуская ни единого, самого бессмысленного, неуместного и бесцветного инцидента, я слушал его с благодарностью, я наслаждался безмятежной терпеливостью мистера Лэнгдона, удрученностью и отчаянием семьи, и больше всего этого вместе взятого – мстительностью в глазах молодого Чарли и вулканическими возмущениями внутри его, которых я не видел, но которые чувствовал.