Автобиография Твен Марк - Марк Твен (2014)

Вернемся к тем школьникам шестидесятилетней давности. Мне вспоминается Мэри Миллер. Она не была моей первой любовью, но мне кажется, она была первой, которая оставила меня с разбитым сердцем. Я влюбился в нее, когда ей было восемнадцать лет, а мне девять, но она пренебрегла мной и я понял, что мир холоден и неприветлив. Прежде я этой его низкой температуры не замечал. Уверен, чувствовал я себя таким же несчастным, каким может быть взрослый человек. Но думаю, что эта скорбь не осталась со мной надолго. Насколько я помню, вскоре я переключил свое обожание на Артимисию Бриггс, которая была годом старше Мэри Миллер. Когда я открыл ей свою страсть, она не стала надо мной издеваться. Она не стала поднимать меня на смех. Она была очень добра и нежна по отношению ко мне. Но она тоже была тверда, и сказала, что не хочет, чтобы ей докучали дети.

И была еще Мэри Лейси. Мы учились в одной школе, но в разных классах по причине ее пожилого возраста. Она была довольно горячей, решительной, независимой, непокорной и считалась неисправимой. Но все это оказалось ошибкой. Выйдя замуж, она сразу же остепенилась и стала во всех отношениях образцовой матроной и столь же уважаемой, как всякая матрона в городке. Четыре года назад она была еще жива и пребывала замужем уже пятьдесят лет.

Джимми Макдэниел был еще одним моим однокашником. Мы были примерно одного возраста. Его отец держал кондитерскую лавку, и пареньку завидовали больше всех в городе – после Тома Блэнкеншипа («Гека Финна»), – ибо, хотя мы никогда не видели, как он ест конфеты, тем не менее предполагали, что именно такова была его обычная диета. Он притворялся, что никогда их не ест и что ему на них наплевать, потому что в них нет ничего запретного – добра этого много, и он может есть его сколько захочет, – однако косвенные улики указывали, что он презирал конфеты, только чтобы пустить пыль в глаза, потому что у него были самые плохие зубы в городе. Насколько я помню, он был первым человеческим существом, которому я рассказал юмористическую историю. Она была о Джиме Вулфе и кошках, и я поведал ему эту байку наутро после памятного эпизода. Я думал, у него от смеха вывалятся остатки зубов. Никогда прежде не был я так горд и счастлив, и редко бывал так горд и счастлив после. Я видел его четыре года назад, когда был в тех краях. Он работал в мастерской по производству сигар. Он носил фартук, который ниспадал до колен, и бороду почти вполовину этой длины, но, несмотря на это, мне оказалось не трудно его узнать. Он уже пятьдесят четыре года был женат. У него было много детей, внуков и правнуков – тем не менее мальчик, которому я рассказывал кошачью историю, когда мы были неоперившимися птенцами, все еще присутствовал в этом жизнерадостном маленьком старичке.