Автобиография Твен Марк - Марк Твен (2014)

– Что вы говорите! – воскликнул я. – А кто же были другие?

– Мистер Лонгфелло, мистер Эмерсон и мистер Оливер Уэнделл Холмс – будь они неладны!

Как вы легко можете представить, я был заинтригован. Я просил, я уговаривал – три порции горячего виски довершили дело, и наконец унылый рудокоп начал свой рассказ:

– Они появились здесь вчера вечером, как раз как стемнело, и я, конечно, их впустил. Сказали, что держат путь в Йосемити. То была грубая компания, но это ничего, все выглядят грубо, когда путешествуют пешком. Мистер Эмерсон был рыжий и слаб здоровьем. Мистер Холмс – толстый как пузырь: весил фунтов триста и имел двойные подбородки, спускавшиеся до самого живота. Мистер Лонгфелло был сложен как чемпион по боксу. Голова у него была коротко обстриженная и щетинистая будто репейник. Нос тянулся вниз через все лицо, как палец, а кончик торчал вверх. Они явно выпивали, это было сразу видно. А как по-чудному они говорили! Мистер Холмс осмотрел эту хижину, а потом ухватил меня за пуговицу и произнес:

Из мысленных глубин

Мне голос говорит:

«Построй-ка новый особняк,

Черт подери!»[81]

* * *

– Мне это не по карману, мистер Холмс, – говорю я, – да и ни к чему.

Будь я проклят, если мне понравилось слушать такие речи от чужака. Только я стал вынимать бекон с бобами, как является мистер Эмерсон, тоже берет меня за пуговицу, отводит в сторону и говорит:

Дайте в пищу мне агаты,

Шпанских мушек иль пернатых;

Живность с неба и морей,

Мне несите поскорей.

Я ему говорю:

– Мистер Эмерсон, прошу прощения, но здесь не отель.

Понимаете, меня это малость рассердило – я не привык к обычаям литературных шишек. Но я продолжил корпеть над своей работой, и следующим приходит мистер Лонгфелло, хватает за пуговицу, отрывает от дела и говорит:

«Слава, слава, Мэджекивис!» —

Старцы, воины кричали…

Но тут я вмешался и говорю:

– Прошу прощения, мистер Лонгфелло, если вы будете так любезны прекратить драть глотку и дадите приготовить жратву, то окажете мне честь.

Что ж, сэр, после того как они заправились, я выставил бутылку. Мистер Холмс смотрит на нее, а затем вдруг ни с того ни с сего как завопит:

Пускай забьет струя кроваво-красного вина!

Я буду вспоминать былые времена.

Видит Бог, я уже начал малость заводиться. Поворачиваюсь к мистеру Холмсу и говорю:

– Послушайте, мой жирный друг, я хозяин этой хибары, и если суд свое дело знает, то вы либо выпьете чистого виски, либо останетесь вообще без спиртного.

Так ему прямо и сказал. Нет, мне не хотелось пререкаться с такими знаменитыми сочинителями, но, понимаете, они меня вроде как сами вынудили. Я человек рассудительный и не стану раздувать из мухи слона; я не против, когда ватага гостей раза три-четыре наступит мне на хвост, но когда они начинают наступать мне на мозоли, это уж другое дело, и если суд свое дело знает, говорю я, то вы либо пейте свое виски, либо останетесь без выпивки. Так вот, пьют они себе, а сами все расхаживают у меня по хижине, принимают позы и разглагольствуют. Мистер Лонгфелло говорит:

Этот лес первобытный…

А мистер Эмерсон ему подпевает:

Когда-то здесь стояли построенные

в боевом порядке фермеры,

И шум их пальбы разносился по всему миру[82].

Я говорю:

– Можете хулить мое логово сколько влезет – мне от этого ни холодно ни жарко.

Ну, они продолжают пить и вскоре достают старую засаленную колоду и начинают играть в юкер по десять центов, в кредит. Я начинаю примечать кое-что изрядно подозрительное. Мистер Эмерсон сдавал, посмотрел на свою руку, покачал головой и говорит:

Я сомневаюсь, и мое сомненье…