Автобиография Твен Марк - Марк Твен (2014)

Сейчас уже не помню, как выглядели в то время мои взгляды касательно сновидений. Я не помню, каково было тогда мое мнение о снах, но хорошо помню, что в порядке иллюстрации рассказал один свой сон, и также помню, что, когда я закончил рассказ, преподобный доктор Бертон отпустил недоверчивое замечание, которое содержало то слово, о котором я упоминал раз шестнадцать-семнадцать, – то самое, что было произнесено моей матерью в подобной связи лет сорок – пятьдесят назад. Я, вероятно, пытался убедить тех людей, что сплошь да рядом по какой-то случайности или почему-то еще бывает так, что человеку снится пророческий сон. Дата моего памятного сна приходилась на начало мая 1858 года. Это был примечательный сон: я рассказывал его постоянно каждый год на протяжении более пятнадцати лет, и там, в клубе, рассказал снова.

В 1858 году я был рулевым на борту быстрого и популярного нью-орлеанского и сент-луисского пакетбота «Пенсильвания» под командованием капитана Клайнфелтера. Мой хозяин мистер Хорас Э. Биксби сдал меня на время в аренду одному из лоцманов «Пенсильвании», мистеру Брауну, и я рулил на Брауна года полтора. Затем, в начале мая 1858 года, произошел трагический случай, положивший конец рейсам этого быстроходного и знаменитого парохода. Я рассказал об этом в одной из моих книг под названием «Старые времена на Миссисипи». Однако вряд ли я пересказывал в этой книге свой сон. Попрошу мисс Лайон проверить, но сейчас я продиктую этот сон, и если окажется, что он уже был опубликован, запись пойдет в корзину. Не может быть, чтобы я когда-то его публиковал, как мне кажется, потому что не хотел, чтобы моя мать знала об этом сне, а она прожила еще несколько лет, после того как я выпустил ту книгу.

Я нашел место на «Пенсильвании» для моего брата Генри, который был двумя годами младше. Работа эта не оплачивалась, то было всего лишь место, сулившее перспективу. Генри служил так называемым «теневым клерком». Теневой клерк не получал жалованья, но он ожидал повышения по службе. Он мог стать некоторое время спустя конторщиком третьего и второго класса, затем главным делопроизводителем – так сказать, казначеем. Сон приснился, когда Генри пробыл теневым клерком около трех месяцев. В течение трех дней, когда судно стояло в порту Сент-Луиса, или Нового Орлеана, лоцманам и рулевым было нечем заняться, но теневому клерку приходилось начинать свои труды на заре и продолжать до ночи, при свете факелов из смолистых сосновых веток. Мы с Генри, безденежные и неоплачиваемые, находясь в порту, размещались на постой в доме нашего зятя мистера Моффетта. Столовались мы на борту судна. Нет, я хочу сказать, что в доме ночевал я, а не Генри. Он проводил в доме вечера, с девяти до одиннадцати, затем согласно обычаю, пожав руки и попрощавшись с родственниками, отправлялся обратно. Должен заметить, что пожимать руки в качестве прощания было не просто обычаем той семьи, но и обычаем, бытовавшим в том регионе, – обычаем Миссури, если можно так выразиться. За всю свою жизнь, вплоть до нынешнего времени, я никогда не видел, чтобы какой-нибудь член семьи Клеменс поцеловал другого, за исключением одного случая. Когда мой умирающий отец лежал у нас в доме в Ганнибале, 24 марта 1847 года он обвил руками шею моей сестры, притянул ее к себе и поцеловал со словами: «Отпусти меня с миром». Я помню предсмертный хрип, без промедления последовавший за этой фразой, которая оказалась последней. Эти рукопожатия Генри всегда выполнял в семейной гостиной на втором этаже, потом выходил из комнаты и без дальнейших церемоний спускался по лестнице, но на сей раз моя мать вышла с ним к лестнице и попрощалась еще раз. Насколько я помню, ее подвигло к этому что-то в поведении Генри, и пока он спускался, она оставалась на верхней площадке. Когда он дошел до двери, то замялся в нерешительности, а потом опять поднялся и снова обменялся с ней рукопожатиями.