Раз и навсегда - Джудит Макнот (1987)

Виктория покачала головой, пытаясь объяснить свою мысль:

– Я смотрю на него не так, как ты. Я пытаюсь смотреть на людей так, как учил меня отец.

– Неужели он учил тебя закрывать глаза на их недостатки?

– Отнюдь. Но он был врачом и искал причинную связь, а не симптомы. Поэтому когда я вижу в человеке что-то необычное, то задаюсь вопросом, почему он такой, и всегда обнаруживается причина. Например, замечала ли ты, что когда люди плохо себя чувствуют, то становятся раздражительными?

Кэролайн тут же согласилась:

– Мои братья злились как черти, когда чувствовали хоть малейшее недомогание.

– Вот именно: ведь твои братья не скверные люди, но, когда им плохо, они теряют самообладание.

– Так ты, значит, считаешь, что лорд Филдинг болен?

– Думаю, он не очень-то счастлив, а это то же самое, что чувствовать себя плохо. Кроме того, отец учил меня придавать большее значение тому, что люди делают, нежели тому, что они говорят. Если характеризовать лорда с этой точки зрения, то он очень по-доброму ко мне относится. Он дал мне приют и накупил столько прекрасной одежды, сколько я не смогла бы переносить за всю жизнь, и даже позволил мне взять в дом Волка.

– Должно быть, ты отличаешься каким-то высшим пониманием людей, – тихо промолвила Кэролайн.

– Да нет же, – задумчиво возразила девушка. – Я теряю самообладание и обижаюсь так же легко, как все. И лишь потом я вспоминаю, что следует постараться понять, почему человек отнесся ко мне так или эдак.

– И ты не боишься лорда Филдинга даже тогда, когда он рассержен?

– Немного, – призналась Виктория. – Но я не видела его со дня приезда в Лондон, так что, возможно, храбрюсь только потому, что мы не рядом.

– Нет, вы совсем рядом, – заметила Кэролайн, многозначительно кивнув головой на элегантную, покрытую черным лаком карету с золоченым гербом на дверце, ожидавшую у дома номер шесть на Аппер-Брук-стрит. – На этой черной карете – герб лорда Филдинга, – пояснила она Виктории. – А вторая карета, позади нее, – наша. Это означает, что муж рано закончил свои дела и сам решил забрать меня.

Сердце у Виктории почему-то екнуло; видимо, от чувства вины за то, что решилась обсуждать с подругой характер Джейсона.

Оба джентльмена находились в гостиной, где вежливо слушали мисс Флосси, которая произносила длинный, бессвязный монолог об успехах Виктории, достигнутых за последние две недели, иногда прерываемый экзальтированными ремарками о ее собственном дебюте в обществе почти за пятьдесят лет до того. Виктории было достаточно одного взгляда на напряженное лицо Джейсона, чтобы понять, что он уже готов задушить многословную и восторженную матрону.

– Виктория! – воскликнула мисс Флосси, просияв и захлопав в ладоши. – Наконец-то! А я как раз говорила джентльменам о вашем музыкальном таланте, и они больше всего на свете жаждут послушать вашу игру на фортепьяно.

Не замечая скептического выражения лица Джейсона по поводу того, чего он «жаждет больше всего на свете», мисс Флосси бодро повела Викторию к пианино и настояла, чтобы она немедленно сыграла что-нибудь.

Виктория, вынужденная сесть за инструмент, жалобно взглянула на Джейсона, сосредоточенно снимавшего ворсинку с брюк. У него был настолько скучающий вид, что ему оставалось только зевнуть. В то же время он выглядел невероятно красивым. Ее охватила нервная дрожь, которая еще больше усилилась, когда на его губах появилась ленивая, насмешливая ухмылка.

– Я еще не встречал ни одной женщины, которая умела бы плавать, стрелять, укрощать диких зверей да к тому же играть на фортепьяно. Послушаем, как это у вас получается.

По его тону Виктория поняла: он уверен, что она играет скверно, и подумала, как бы избежать выступления.