Поющие в терновнике - Колин Маккалоу (1977)

Птичник большущий — четыре петуха и до четырех десятков кур. На ночь они укрываются в ветхом курятнике, пол там всегда чисто выметен, по сторонам тянутся ряды выстланных соломой корзин для несушек, а в глубине, на разной высоте, набиты жерди-насесты. Но весь день куры разгуливают по просторному двору, обнесенному проволочной сеткой. Когда Мэгги приотворила калитку и юркнула во двор, жадные квочки сбежались к ней в надежде на еду, но Мэгги только засмеялась — пора бы знать дурехам, что она их кормит вечером! — и, стараясь ни на одну не наступить, прошла в курятник.

— Ну и лентяйки же вы! — строго выговаривала она, шаря по гнездам. — Вас сорок, а яиц только пятнадцать! На завтрак и то мало, а про пирог и думать нечего. Пора вам взяться за ум, не то, так и знайте, вся ваша компания угодит в суп, не только дамы, и господа тоже, так что не надувайтесь и не расфуфыривайтесь и не распускайте хвост, милостивые государи!

Мэгги аккуратно собрала яйца в фартук и, напевая, побежала обратно в кухню.

Фиа сидела в деревянном кресле Пэдди, остановившимися глазами глядя на страницу «Смитовского еженедельника», она была бледна как смерть, губы беззвучно шевелились. Слышно было, как в доме ходят и переговариваются мужчины и хохочут в кроватке шестилетние Джиме и Пэтси — им не разрешается вставать, пока отец и старшие братья не уйдут на работу.

— Что случилось, мама? — спросила Мэгги. Фиа не отвечала, не шевелилась, на верхней губе у нее проступили капли пота, в расширенных глазах невероятная, мучительная сосредоточенность, словно она собирает все свои силы, чтобы не закричать.

— Папа! Папа! — в испуге громко позвала Мэгги. Это прозвучало так, что Пэдди вбежал в кухню, еще не застегнув до конца фланелевую нижнюю рубашку, за ним — Боб, Джек, Хьюги и Стюарт. Мэгги молча показала на мать.

Пэдди почувствовал — сердце у него застряло в горле, вот-вот задушит. Наклонился к жене, взял бессильно упавшую на стол руку.

— Что с тобой, родная?

Никто из детей никогда не слышал такой нежности в отцовом голосе, но почему-то все они сразу поняли — вот так он говорит с матерью, когда никого из них нет поблизости.

Этот особенный голос все-таки проник сквозь ее оцепенение, она подняла огромные серые глаза и посмотрела в его доброе, усталое, уже немолодое лицо.

— Вот. — Она показала на небольшую заметку внизу страницы.

Стюарт подошел сзади, легко положил руку на плечо матери; еще не начав читать, Пэдди взглянул на сына, в глаза его, точно такие, как у Фионы, и кивнул. К Стюарту он никогда не ревновал, как прежде к Фрэнку, — любовь к Фионе их не разделяла, а словно бы только укрепляла их близость.

И Пэдди начал медленно читать вслух, с каждой минутой голос его звучал все тише, все горестней. Заметка была озаглавлена: «Боксер приговорен к пожизненному заключению».